Пара из дома номер 9

– Посмотри на это. – Я беру в руки книгу в желтовато-коричневом кожаном переплете. – Это сборник стихов. Выглядит древним. – Открываю книгу. Страницы пожелтели и пахнут затхлостью. – Ух ты…

– Что такое? – спрашивает мама.

Я осторожно достаю сплющенный между страницами цветок.

– Засушенная роза. – Она сухая и ломкая, но сохраняет яркий темно-алый цвет. – Кто-то, кого она любила, подарил ей это. – Я аккуратно кладу цветок обратно в книгу и передаю ее маме. – Это стихи о любви.

Мамины глаза блестят, когда она берет книгу и перелистывает ее. Я знаю, что она чувствует. Бабушка всегда была невероятно закрытой, никогда не говорила о своем прошлом, о своих возлюбленных, о своем муже. Трудно представить, что у нее была какая-то жизнь до того, как она стала матерью и бабушкой. Жизнь, в которой она получила в подарок розу и засушила ее между страницами сборника стихов. Жизнь, в которой она была в кого-то влюблена.

– Может быть, цветок подарил ей мой отец, – предполагает мама. – А как насчет старых фотографий? В твоей коробке их нет?

– У нее их всегда было немного, – отвечаю я, вспоминая, как однажды попросила бабушку показать мне фотографии моего дедушки, и она заявила, что у нее их нет, потому что в ее время люди не фотографировались так много, но мне было трудно поверить в это. Она ведь выросла не в викторианскую эпоху. – Ты когда-нибудь видела фото своего отца? – спрашиваю я у мамы, которая все еще смотрит на маленький томик со стихами. Та неохотно откладывает его на пол возле своих коленей.

– Нет, никогда. Она сказала, что все они потерялись при переезде.

– Значит, ты ничего о нем не знаешь?

– Да, почти ничего. Она не любила рассказывать о нем – говорила, что это ее слишком расстраивает. – Мама продолжает копаться в коробке. – Она сказала, что он умер до моего рождения. Сердечный приступ. Мы никогда не навещали его могилу.

Я думаю о человеке, похороненном в саду. На одно ужасное мгновение мне приходит в голову мысль: не может ли он быть моим дедом? Но я прогоняю эту мысль прочь. Это нелепо. Я не могу начать сомневаться в бабушке сейчас. И к тому же этот сборник стихов с засушенной розой… Это просто не могло не быть любовью.

– Ты когда-нибудь была знакома с кем-либо из родственников своего отца? – спрашиваю я маму. Она качает головой.

– Нет. Твоя бабушка всегда говорила, что его родители умерли молодыми, как и ее собственные, и оба они были единственными детьми в семье.

– И больше ты о нем ничего не знала?

Мама поднимает глаза от коробки и размышляет над моим вопросом.

– Практически ничего. Наверное, в какой-то момент я просто перестала спрашивать. Твоя бабушка никогда не хотела говорить о нем. – Она снова поворачивается к коробке, а затем издает радостный возглас, заставляющий меня вздрогнуть. Мама держит в руке коричневый конверт формата А4. – Здесь фотографии!

Я смещаюсь поближе к окну, возле которого она сидит.

– Дай посмотреть.

Мама достает из конверта стопку снимков разной величины и начинает их перебирать. На большинстве из них изображена она сама – на разных стадиях взросления, в саду дома в Бристоле. Но затем мама вытаскивает пять или шесть квадратных фотографий и говорит, протягивая их мне:

– Посмотри на это.

Я почти наваливаюсь на нее – так мне хочется посмотреть на снимки, которых я никогда не видела. Они выглядят так, будто были сделаны одной из первых камер мгновенной фотографии «Полароид», и на них мама совсем маленькая, ей не больше двух или трех лет. На большинстве из них она сидит скрестив ноги в каком-то саду – похоже, в нашем, – а коттедж виден только на заднем плане. На одном фото она изображена рядом со своей матерью – здесь бабушка намного моложе и стройнее, чем я когда-либо ее видела; на ней расклешенные брюки и майка в полоску.

– Боже мой, – вздыхает мама, глядя на другую фотографию.

Я заглядываю ей через плечо. На ней мама тоже совсем маленькая, она стоит перед коттеджем, а над ней виднеется сиреневая пена глицинии. К ней наклонилась не знакомая мне женщина. Снимок сделан с некоторого отдаления, поэтому трудно различить черты лица женщины, но это явно не бабушка. Мама поворачивается и смотрит на меня, ее карие глаза широко раскрыты.

– Кто эта женщина? Как ты думаешь, это может быть Дафна?

– Не исключено. – Я беру у нее снимок и переворачиваю его. На обороте написано: «Лолли, апрель 1980 года. Дом 9, Скелтон-Плейс». Я хмурюсь. – Кто такая Лолли?

– Я, – отвечает мама. – Так я называла себя в детстве. Видимо, не могла выговорить «Лорна».

– Я никогда не слышала, чтобы бабушка так тебя называла.

Мама смеется.

– Наверное, я ей запретила. Думаю, в более поздние годы это имя смущало меня.

Я передаю фотографию Тому; он смотрит на нее, а потом начинает смеяться.

– Стрижка «под пажа» была вам к лицу, Лорна!

– Меня тогда стригла мама… Ох уж эта челка!

Я возвращаюсь к коробке, документы из которой просматривала до этого, и достаю конверт, надеясь найти еще фотографии. Но вместо этого обнаруживаю пожелтевшую газетную вырезку.