– Что ж, передавай Роуз привет, ладно? Я любила ее. И тебя. Приятно видеть, какой красивой женщиной ты стала.
Теперь краснеет уже Лорна.
– Спасибо, вы очень добры. – Она записывает свой номер на салфетке и протягивает ее через стойку Мелиссе. – Если что-нибудь вспомните… сейчас из-за деменции почти невозможно расспросить маму, но любая информация, которая у вас может быть… Я бы хотела узнать, что случилось с Дафной.
Мелисса кивает.
– Конечно, – говорит она, убирая салфетку в карман своего пухлого кардигана.
Лорна покупает несколько круассанов, затем идет через мост в магазин на углу, чтобы купить молока. Возвращаясь в коттедж, она размышляет о своей матери и Дафне. Быть может, они любили друг друга и расстались? Не потому ли Дафна не появлялась в их жизни после того, как они покинули Беггарс-Нук? И почему они уехали так внезапно? Насколько Лорне было известно, у ее матери никогда не было мужчины. Почему она все эти годы считала, что должна скрывать от Лорны свою сексуальную ориентацию?
Лорна понимает, что очень многого не знает о своей матери. И никогда не давала себе труда расспросить ее, даже когда стала взрослой. Неужели она была настолько зациклена на себе, не желая видеть, что скрывается за тихой замкнутостью Роуз? Даже не потрудилась увидеть это? Она просто смирилась с тем, что в ее жизни не было отца. Приняла версию событий своей матери. Оглядываясь назад, она видит, что в рассказах матери были нестыковки. Эти рассказы были слишком примитивными, без подробностей. Не то чтобы Лорна выспрашивала подробности – она никогда не была особенно любознательным ребенком…
Ее захлестывает чувство вины и сожаления. Все те годы, когда она могла по-настоящему узнать свою мать, были потрачены впустую.
Когда Лорна доходит до коттеджа, входная дверь распахивается. На пороге возникает Саффи, вид у нее встревоженный. Что-то не так.
– Что случилось?
Саффи все еще в пижаме.
– Звонили из полиции, хотят поговорить с бабушкой. Прямо сегодня!
37
Мама старательно убеждала меня остаться дома, но я не могу этого сделать. Когда полиция будет разговаривать с бабушкой, я должна быть там. Я должна защитить ее, насколько сумею. Я веду машину, а мама сидит на пассажирском сиденье, и ее напряжение заметно невооруженным взглядом. Я знала, что полиция захочет снова поговорить с бабушкой, но то, что это произошло так скоро, беспокоит меня. Теперь, когда они знают, что Нил Люишем умер, пока бабушка жила в этом доме, могут ли они подозревать ее?
– Я просто не могу поверить, что бабушка знала об этом, а ты? – спрашиваю я, сворачивая по направлению к автостраде. Мама молчит, и я раздраженно повторяю: – Ты можешь?
– Не знаю. Я в этом сомневаюсь, солнышко, но…
– Но что? – срываюсь я. – Ты не можешь думать, будто бабушка способна на убийство!
Мама фыркает:
– Конечно, нет. Но это не значит, что она чего-то не знает. Она могла быть там, когда это случилось. Может быть, даже помогала скрыть это…
Я отказываюсь в это верить.
– Бабушка – самый тихий и законопослушный человек, которого я знаю. Не может быть. – Мама сжимает зубы, и я чувствую, как во мне бурлит раздражение. – Я не могу поверить, что ты способна усомниться в ней. Она же твоя мать!
– Она не идеальна. Она – человек, как и все мы.
Я крепко сжимаю руль, не позволяя себя возражать:
сейчас все обиды, которые я испытывала по отношению к маме на протяжении стольких лет, грозят выплеснуться наружу.
– И, – продолжает мама, – она упомянула, что Джин ударила кого-то по голове. Может быть, она стала свидетелем преступления?
– Конечно, нет! Она просто придумывает случайные имена!
– Но ведь про Шейлу она не выдумала, верно? Шейла существовала в действительности. Я уже пересказывала тебе слова Алана – и как мне пришло в голову, что Дафна на самом деле Шейла Уоттс.
– Мы не знаем этого наверняка. А дальше ты скажешь, что думаешь, будто Дафна – это второй труп в саду… Думаешь, бабушка убила и ее?
Мама ничего не говорит.
– Ты полагаешь, это Дафна?
– Я этого не утверждаю. Но я разговаривала с Мелиссой, и она сказала, что твоя бабушка и Дафна съехали одновременно. Я так же, как и ты, не хочу думать плохо о своей матери, но мы должны смотреть фактам в лицо.
– Это смешно – то, что ты не веришь в непричастность бабушки. И все потому, что тебя никогда не волновало… – Я умолкаю. Я и так сказала слишком много.
Мама молчит несколько секунд. Потом спрашивает:
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего. Забудь об этом.
– Нет. Если тебе есть что сказать мне, я предлагаю сказать это сейчас.
Я поворачиваюсь к маме. Ее губы сердито сжаты. Мы не ссорились уже много лет с тех пор, как я была подростком и она кричала на меня за беспорядок в спальне.
– Ну ладно. Я думаю, что ты проявила некоторую…
– Безответственность?
– Да. Ты уехала в Испанию. Оставила старую мать в одиночестве. Почти не навещала. Сколько раз ты виделась с бабушкой за последние шесть лет? Раз или два в год?
– Это несправедливо.