Парадигма греха

Шаронов при виде ранних гостей соскочил с кровати, засуетился, кинулся к ним навстречу в предвкушении очередного угощения, но Дубовик мягко отстранил его и кивнул Калошину:

– Позаботься! – сам подошел к Зябликову, сидящему на застеленной кровати, и спокойно сказал, протянув руку:

– Ну, привет!.. – тот, не скрывая удивления, от неожиданности подал свою и хриплым ото сна голосом спросил:

– Что за хрень? Вы, чего это, с утра? – и буквально раскрыл рот, глядя на защелкнутый, на его правом запястье, наручник. Второй тут же звякнул о металл, надежно приковав мужчину, одетого в шелковую пижаму, к спинке кровати. Дубовик пояснил: «Так надежней!», и, посмотрев на Калошина, добавил:

– Ну, что майор, без единого выстрела! Не люблю лишнего шума! – и подмигнул.

Наконец придя в себя, Зябликов, брызгая слюной, закричал тонким голосом:

– Ты!.. Ты, сука!.. – и потянулся свободной пятерней к лицу Дубовика.

– Невежливо, гражданин… Лазарев! – подполковник перехватил толстое запястье беснующегося мужчины и больно вывернул ему руку. Тот застонал, грубо выругавшись, и зло сказал:

– Путаете вы что-то, товарищ… Как вас там? Я буду жаловаться! – и с силой собрал в кулак край тонкого байкового покрывала, при этом на лице его ещё сильнее проступили коричневые пигментные пятна.

– А вот это – пожалуйста! Только сначала я докажу вам, что ни в чем не ошибаюсь! Потом, думаю, жаловаться отпадет охота! Потому что, отвечать вам, гражданин Лазарев, придется не только за нынешние преступления, но и за прошлые!

– Ты докажи, докажи сначала! Какой я тебе Лазарев? Гонишь ты все! – язык толстяка неожиданно стал сухим и шершавым, и едва подчинялся своему хозяину, а зубы стали едва заметно постукивать в такт мелкой дрожи, пробирающей все его полное тело.

– Ну, вот, и «феня» прорезалась, а говоришь – фольклорист!

Дубовик оглядел его с ног до головы, размышляя, как лучше поступить: шелковые пижамные штаны Зябликова для зимнего времени не подходили, а надеть брюки тому было не с руки.

Подполковник бросил взгляд на Шаронова. Тот сидел, как вкопанный, раскрыв рот. Калошин с едва сдерживаемым смехом наблюдал за лектором, у которого от удивления от всего происходящего тряслось одно колено, а вместе с ним и рука, лежащая на нем.

Дубовик тоже не выдержал и улыбнулся комичности позы Шаронова, но тут же, сделав строгое лицо, поманил трясущегося лектора к себе.

Тот, подтянув растянутые на коленях трикотажные кальсоны, резво подбежал к подполковнику.

– Помогите этому гражданину надеть штаны, – Дубовик кивнул на, лежащие на стуле, брюки, но, когда Шаронов потянулся за ними, подполковник сам взял их и быстро ощупал карманы. – Можете надевать.

Лектор мелко закивал и, с опаской поглядывая на разгневанного соседа, присев на корточки, взялся за дело, но это выходило у него настолько неловко, что Лазарев разозлился и, толкнув Шаронова ногой в грудь так, что тот завалился на спину, сам, извиваясь, как гусеница, кое-как влез в штаны. При этом он громко упражнялся в «изящной» словесности, обрушивая на голову Дубовика все мыслимые и немыслимые кары, и не только небесные, но и от себя лично.

Подполковник же на все выпады задержанного лишь иронично улыбался, внутренне довольный проведенным арестом. Оставалось ещё одно серьёзное дело, и, чтобы не сорвать его, Дубовик оставил с Лазаревым Ерохина и Воронцова, а сам в сопровождении Калошина направился к другому номеру.

На короткий стук дверь открыла Рустемова. Стоя на пороге в домашнем халате, накинутом на шелковую ночную сорочку, она, сначала посмотрела с недоумением, а потом с гневом произнесла:

– Что вам здесь надо?

– Великодушно прошу простить нас, но интерес наш направлен на вашего юного ферлакура, – Дубовик галантно отодвинул женщину в сторону и, не обращая внимание на её протестующий жест, прошел в номер.

На двуспальной кровати под теплым одеялом нежился в объятьях Морфея полуголый журналист. На шум у двери он лишь пробурчал что-то сквозь сон, и, даже когда Дубовик сдернул с него одеяло, подобрал под себя колени и попытался укрыться.

Но вдруг открыл глаза и резко сел на кровати, свесив на коврик стройные мускулистые ноги.

– Простите, не понял?.. – он сонно смотрел на Дубовика и пытался осмыслить пикантную ситуацию, в которую попал, как ему показалось, из-за связи с Рустемовой. Потом шумно зевнул и насмешливо произнес: – А, так вы поэтому?.. – он кивнул в сторону женщины. – Ну, извините, я не виноват, что предпочтение отдано мне, ведь так, мон трезор? – он попытался нежно улыбнуться подошедшей к постели Рустемовой. – Согласитесь, подполковник… – Жернов потянулся за брюками, – …главенствующая роль в выборе…

Дубовик грубо оборвал его:

– Если ты собираешься продолжать дискуссию на тему любви, вынужден тебя разочаровать: мы с майором здесь по-другому поводу, – он пронзительно посмотрел в глаза журналиста, тот медленно повернул голову в сторону Калошина и, уже догадываясь об истинной причине появления офицеров в номере, побледнел и издал какое-то жалкое хлюпанье. А в глазах заплескался животный страх. Не своим голосом Жернов пробормотал: