Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

То, что в России не могли появиться его работы, – это было ясно. Даже в 1914 г. цензурный комитет подтвердил запрещение распространять фотографические открытки из "евангельской серии". "Церковно-общественный вестник" признал картину "Святое семейство" страшной, а пояснения художника, носившие рационалистический характер, безумными. Венский кардинал Гангльбауэр требовал снять с выставки картины "Святое семейство" и "Воскресение Христа" как богохульные и святотатственные. Кардинал заклинал католиков не посещать выставку Верещагина. Верещагин выступил в ответ с саркастическим заявлением, в котором предлагал кардиналу собрать Вселенский собор для решения вопроса о девственности Марии191. На родине художника клерикальные круги нашли поддержку в суворинском "Новом времени", аккуратно перепечатывавшем каждый отрицательный отзыв на Западе по поводу творчества Верещагина.

Широкой поддержкой Верещагин пользовался в кругах, примыкавших к В.В. Стасову.

Несомненно, что при тщательности, с которой готовился Верещагин к поездке в Палестину, он проштудировал некоторые критические труды Стасова, непосредственно относящиеся к его теме, мы имеем в виду статью "Еврейское племя в созданиях европейского искусства"192. В этой статье Стасов рассказывает о творчестве Александра Иванова и Марка Антокольского. Иванов, по словам критика, всю жизнь посвятил только еврейским сюжетам. По приезде в Италию он навсегда обратился к Библии, никаких других сюжетов не касаясь (что не совсем верно: у Иванова есть сугубо итальянские картины – жанровые и пейзажные). Рисунки Иванова на ветхозаветные сюжеты исполнены с каким-то древнеазиатским, по возможности еврейским характером. "От этой своеобразности, от этой исторической и национальной верности, в соединении с невиданной оригинальностью сверхъестественного элемента, и, наконец, с глубиною психологического выражения получилось что-то новое, своеобразное", – писал критик193.

Высоко оценивая творчество Антокольского в изображении еврейского народа, Стасов на первое место выдвигает скульптурный горельеф "Инквизиция" (точнее, "Нападение испанской инквизиции на евреев во время тайного празднования ими Пасхи").

Творчество Верещагина в Палестинской серии перекликается с творчеством Александра Иванова и Марка Антокольского. Марк Антокольский писал Стасову: «Вчера я прочитал первую хорошую статью в "Голосе" о выставке Верещагина. Так и хотелось обнять даровитого художника, которому, по-моему, нет у нас равного (исключая Репина)». В другом письме восторг первого русского скульптора достиг апогея: "Ай да Русь! Просто сердце радуется, что есть на Руси такие художники, как Верещагин…"194 В письме к Стасову от 28 декабря 1874 г. Антокольский называет Верещагина художником замечательным. "Почти никогда искусство не охватывало так цельно всего существа моего, как произведение Верещагина". На одной из выставок Верещагина Антокольский побывал трижды195.

Но и Верещагин относился с большим уважением к еврейским художникам. Он первый приобрел на выставке картину неизвестного тогда Левитана и впоследствии подарил ее Третьяковской галерее196.

Антокольский хотел, чтобы его ученик Илья Гинцбург сделал скульптурный портрет Верещагина. Дело помог уладить Стасов. Спустя многие годы Гинцбург оставил теплые воспоминания о Василии Васильевиче. Во время позирования произошел любопытный эпизод: Верещагин по памяти рисовал пейзаж. В академической мастерской было холодно, дуло от окна. «"Так вы простудитесь, – сказал Верещагин и, обернув меня газетной бумагой, перевязал веревками, чтобы бумага держалась под блузой. – В горах я таким способом спасался от холода", – сказал он, довольный своей выдумкой. Но вот в мастерскую зашел вице-президент Академии художеств граф И.И. Толстой197: "Что это у вас за газета торчит из-под блузы? Да еще "Новое время"! – "Это я его завернул, – ответил Верещагин. – Ведь ваша академия только замораживает художников"»198.

Работа Гинцбурга очень понравилась Верещагину, и среди немногих произведений других мастеров в доме Василия Васильевича стояла статуэтка "Верещагин за работой".

Заканчивая главку о Верещагине и еврействе, стоит добавить, что, по словам его сына, художник стал защитником Дрейфуса и горячим поклонником Эмиля Золя. Но ведь это для него было естественно.

На туркестанском фронте находился еще один художник – Николай Николаевич Каразин.

Современный читатель почти ничего не слышал о нем, но было время, как говорится, когда его имя гремело по всей России.

В 60-80-х годах пышным цветом расцвела "провинциальная" литература. А.И.

Мельников-Печерский воспел раскольничьи волжские углы, И.В. Омулевский, Д.Н.

Мамин-Сибиряк, В.Г. Короленко, Г.А. Мачтет – певцы уральских заводов и сибирских деревень. К слову сказать, последние трое были воинствующими филосемитами.

Василий Иванович Немирович-Данченко и К. К. Случевский писали о русском Севере.