Парасомния

Таким же безмолвным голосованием было решено, что ужасную новость ей должна сообщить Маргарет Уолш. Но когда та увидела открытые глаза Оливии, то не нашлась, что сказать ребенку. Она неожиданно для себя ослабла, а ее связки вмиг атрофировались. Все, на что у нее хватило сил, это неискренне улыбнуться и пожелать доброго утра девочку. После этой фразы Маргарет осеклась, потому что знала, что утро ожидает Оливию совсем иное.

– Папа больше не придет? – неожиданно для всех произнесла Оливия. От услышанного Джонатан замер с чайником в руке, навострив слух. Верно ли он услышал или разыгралась фантазия?

– Мне очень жаль, – ответила Маргарет, едва сдерживая слезы

– Как вы думаете, я когда-нибудь увижу их снова, моих родителей?

– Конечно, моя золотая, они будут ждать и навещать тебя в твоих снах, пока память о них живет в твоем сердце

– Как мистер Морган? Я видела его во сне…

– Он снова тебе приснился? – тема с доктором давалась мсс Уолш легче, она была благодарна девочке за такую реакцию, хотя догадывалась о том, что в ее спокойной реакции виновато лекарство мистера Моргана.

– Он снова пытался мне помочь, но у него никак не получалось, что-то мешало. Я видела, как он хочет помочь, но потом он ушел, и я осталась одна в темном вагоне.

– Знаешь деточка, мистер Морган, я думаю, уехал обратно к себе в Лондон, – мисс Уолш решила, что потрясений на этом будет достаточно для маленькой девочки.

– Уехал? – голос звучал неуверенно.

– Именно, он даже оставил тебе записку, она у Джонатана, правда, мистер Гейл?

– Записка… да… точно… она осталась в моей сумке, я после завтрака обязательно прочту ее вам, – Джонатан постарался поддержать, как смог, и чтобы окончательно сменить тему, бодрым голосом пригласил всех к столу, на «расчудесный завтрак» из того, что было.

На удивление завтрак прошел весьма весело, каждый старался преодолеть тот груз, что сдавливал грудную клетку, и развеселить девочку. Нора несколько раз просила прощения за то, что была не готова к визиту гостей в своем скромном жилище. Сержант Льюис старался припомнить несколько забавных историй из армейского прошлого. Джонатан беседовал с девочкой на тему того, чему посвятить их первое время в Лондоне.

Общими усилиями им это удалось – вопреки всему девочка, которая несколько дней назад не могла сказать ни слова, сейчас заливисто смеялась, заряжая теплотой надежды всех присутствующих в комнате.

И удалось им это не без помощи Августа Моргана, которому самому бы помощь пришлась кстати.

Очередной болезненный укол попал точно в вену, оставив на стенке большой рубец. Игла вошла неаккуратно, резко, сильно. Чувствительность тела настолько притупилась, что определить точное место входа иглы было невозможно. Ощущение новой порции огненного лекарства появилось не сразу, только когда густая кровь разнесла его по всему телу.

Август пришел в себя на мгновение, вынырнув из темноты своего сна. Все, что он увидел перед тем, как потерять сознание, – безобразное и довольное лицо Пити. Лечение доставляло ему несказанное удовольствие, его забавляло, как трясется тело Августа после укола и как тот стонет в агонии своих бредовых снов. Ему нравилось поднимать Августу веки и наблюдать за тем, как беспорядочно бегают и закатываются зрачки. Пити прикладывал ухо к груди и слушал, затаив дыхание, как нестабильно бьется сердце в груди его пациента. Он хотел увидеть сердце вживую, но боялся, что, разрезав грудь слишком рано, может не успеть насладиться моментом.

Пити посмотрел на остатки флаконов с лекарством. На столе лежало четыре полные, закупоренные деревянной пробкой стеклянные бутылочки, по форме напоминающие женские духи. Мысль о вскрытии не давала покоя, и Пити решил, что когда он использует последнюю порцию, тогда и возьмет нож и увидит, как бьется сердце живого человека.

Живым себя Август перестал считать еще одно пробуждение назад. Он верил в то, что сейчас он если не в аду, то где-то на подходе к нему. Лекарство, которое должно было избавить от бессонницы, погрузило его в пучину отчаяния и кошмаров. Если бы он узнал о том, что ему собираются устроить вскрытие, то попросил бы это сделать раньше, чтобы уже закончить все это.

За несколько секунд до полного отключения Август посмотрел туда, где прошлый раз был незнакомец в бардовом пальто с воротом, закрывающим лицо. Никого там не было, однако ощущение его присутствия все же было. В этой стороне была дверь, в которую входил Пити каждый раз, когда из-за стены, возможно, звучал тихий стон или плач. Но сейчас была тишина. Август собрался закрыть глаза, но одна деталь бросилась в глаза. Его руки сложены на груди, он этого не мог чувствовать, из рук торчало несколько вялых цветов нарцисса. Были ли они только видением, непонятно, однако запах они имели. Тот самый запах, который встретил Августа по прибытии в город, запах, который пропитал комнату в особняке, запах тайной комнаты за шкафом и запах скрюченной в предсмертной агонии Саманты. Сладкий запах гнилой мертвой плоти.