– Иди-ка сюда, – он вывел меня с танцпола и в бар отвел. Где народу поменьше. – С тобой все в порядке?
– В полном, – низ живота трепетал, но Макс не мог его видеть.
Он мучился сомнениями. Я – неловкостью. Не настолько я глупая, чтобы не понимать: кина не будет, киномеханик сдох. И не настолько, чтоб не сложить два и два. «Бандита» и Макса. Еще не хватало, чтоб он меня жалеть начал. И я спросила:
– А ты?
– Ну, я не танцую под песни про журналисток.
– Ну, мало ли. Может, ты плачешь в душе.
– Я такой, какой есть, – сообщил он пронзительно взглянув мне в глаза. – Пацаны не плачут.
На этот раз, я взбесилась. Быть может, я и цеплялась за каждого своего любовника. Но только мысленно, когда мы с рукой оставались наедине. Физически, я уходила сразу же. Как только понимала, что не нужна. И то, что Макс жалеет меня, меня и задело, и оскорбило.
– Ах, Котик, – нагло сказала я, похлопав его по твердокаменной сиське, оттопырившей тонкий свитер. – Ты просто так говоришь. Но я-то знаю, в ночи, ты страдаешь и мучаешься, слыша, как я за стеной…
Макс вскинул голову, словно кобра и сделал шаг на меня. Так резко, что я умолкла на полуслове.
– С чего ты взяла, что я мучаюсь?! – рявкнул он. И это, судя по треску его кровати, было чистейшей правдой.
– Да так… Сам видишь, как Димка по мне страдает!.. Вся эта боль, разборки… Вы только друг друга не убивайте… А я? Что я? Я переживу! – и я отвернулась, как Катерина в «Грозе», чтоб Макс, не дай бог, не решил, что я говорю серьезно. – В «Амур», в «Амур» с головою брошусь… Может не сейчас, а в новом сезоне.
Его лицо вновь напомнило мне собаку с пчелой во рту. Пока Макс задыхался словами, я нагло поцеловала воздух в его направлении, развернулась и очень быстро ушла.
«Охренела ли я?»
– Нет, ты совсем охренела, – с толикой восхищения проговорила Ирка. – Так ему прямо в лицо сказала?..
– Что в этом охренительного? – спросила я.
Хотя прекрасно знала, что именно.
После того, как Макс, пьяный в дым, ввалился к нам среди ночи, не только я, весь дом знал. С чего вдруг Ирка решила начать расспрашивать? У Кроткого богатый словарный запас и очень четкая дикция. Он мне вчера, все наболевшее, по полочкам разложил. Доказал, как дважды два, кто из нас тут кто. Поорал на тему, кто тут кому больше должен и меньше нужен, а когда я объяснила, что с самого начала все это знала и незачем так орать, вдруг завалил меня и стал целовать.
Ну, принц логики. Король, все же Кан.
Меня опять тряхнуло от распиравших душу воспоминаний. Как Макс схватил меня за руку и потащил к себе. Как мы едва не убились в прихожей, пытаясь одновременно идти и стягивать друг с друга одежду. Как пах и лип к спине холодный линолеум. Как Макс, не видя ничего в темноте, шептал мне:
– Как ты прекрасна!..
Как его губы порхали по моему телу, то и дело возвращаясь к моим губам. Как я сама кричала и плакала, повторяя его имя, словно молитву… Он был вчера богом. Факт. И лишь одно омрачало все удовольствие: когда кто-то размером с Макса, трахает на полу кого-то размером с меня, на следующий день кажется, будто тебя избили.
Ирка выдернула меня из розовых грез:
– Ты помнишь ту часть его спича, в которой он обещал, что мы все будем питаться самостоятельно, а то еще и за квартиру платить?
Я по привычке пожала плечами, но тут же скривилась: плечи, особенно лопатки, болели сильнее всего.
– Он это не всерьез. Где еще он таких дур найдет?
На самом деле, Макс никого и не собирался искать. Сам признавал, что погорячился. Но и меня призывал признаться, что и я не права. Мол, весь город, кроме него, меня трахает, так почему только он – платит? Он хочет трахать. Я обиделась было, но поняла, что он мою рубрику чересчур серьезно воспринимает. Мне часто писали читатели, требуя отдаться и им… И я состроила из себя востребованную шучку. Сказала, что раз уж так, то пусть либо Ирка с Бонечкой с ним трахаются, либо пусть меня от уборки освободят.
Узнав, что Кроткий выбрал освобождение от уборки, Ирка яростно хмыкнула, покрываясь пятнами.
– Ты, что ебанутая?!
– Слышишь че?! – взвилась я. – Давай, сейчас до его офиса дойдем и ты, еще раз, подробно, мне пояснишь, чем он плох. Как человек и мужчина.
Ирка сменила тон.
– То, что ты делаешь, ни в какие ворота не лезет.
– А что я делаю?
Она нахмурилась, глядя на меня из-под капюшона.
– Он мало того, что блядво, он же
Воздух пах кислятиной, оттаивающей землей и тухлыми яйцами. Я не сразу поняла, что это – всего лишь запах ТЭЦ. Мне казалось, что вся моя реальность протухла. «Ты же два года за его счет жрешь!» – хотелось сказать.
Но вслух я сказала:
– Ты своего Саню при свете дня видела?
Она отрывисто рассмеялась и стянула с руки перчатку. Сунула мне под нос подаренное Саней кольцо.
– Вот что я вижу.
– Что это? Знаменитый алмаз «Надежда»?
– У тебя когда-нибудь было бриллиантовое кольцо?
– Да, – ответила я. – Женя подарил.
– Это был не бриллиант, а циркон!