Парень с большим именем

Елкин полагал, что Тансык будет полезен, и попросил найти его. Тансык, получив весть, возгордился:

— Ага, без меня ничего не выходит! — и по дороге всем рассказывал, что без него плохи дела, вот он и едет помогать инженерам.

Исатай ехал вместе с Тансыком.

Елкин лежал на топчане в бараке, который выстроили три дня назад под контору. Барак представлял одну сплошную комнату, его не успели разделить перегородками. Рядом с топчаном был стол, заваленный чертежами.

Шел второй час ночи. Елкину хотелось спать, но мешали: постоянно звонили о машинах с грузом, застрявших в песках, о том, что сбежало несколько человек казахов-рабочих, что дрова поступают медленно, недостает лошадям корма, подул ветер и разметал всю насыпь, сделанную за день.

Елкин заведовал дистанцией — двадцатью километрами строительства. Ему подчинялись полторы тысячи рабочих, дюжина инженеров и техников, человек тридцать бригадиров, десятников, завхозов и прочего мелкого начальства.

На дистанции делали насыпь, взрывали горы, строили мост, бараки на зиму, столовую, конный двор, кооператив. Всюду требовались инструменты, дерево, железо, гвозди, камень, посуда. Людям — одежда, обувь, хлеб, махорка, конверты, газеты…

В списке необходимых вещей была не одна сотня номеров, а дистанция проходила по голой степи. Самый близкий аул стоял от нее в пятидесяти километрах, и в нем ничего не было, кроме баранов. Все, что требовалось строительству и людям, привозили из центра Союза; на участки груз доставлялся автомобилями.

По утрам, в пять-шесть часов, Елкина будил телефон. День проходил в разъездах и беготне по дистанции. Вечером заседания, обсуждения. Ночью снова телефон. Он так и висел над головой инженера.

Елкин открыл папку с делами о рабочих из коренного населения. Сверху лежала вырезка из постановления Совета Народных Комиссаров РСФСР:

«В целях вовлечения местного населения в хозяйственную жизнь района (тяготеющего к дороге) и образования из его состава рабочих кадров обязать Наркомпуть и Наркомтруд принимать на постройку Туркестано-Сибирской железной дороги чернорабочую силу преимущественно из местного населения, разработав одновременно мероприятия по подготовке квалифицированной рабочей силы из местного населения».

Инженер в основной части выполнил его — у него на дистанции работало три сотни казахов: артель землекопов, артель землевозов, дровоколы, грузчики. Но с ними было много хлопот. Многие из казахов до поступления на дорогу никогда не занимались строительными работами, не брали в руки лопаты и лома и при сдельной оплате зарабатывали мало. Они часто убегали с дороги в аулы и незаконными средствами повышали свой заработок — угоняли лошадей, уносили спецодежду. У них было убеждение, что их обсчитывают; понять же, что нужна выучка и старание, они сразу не могли.

Вот заявление: «Землю копать не буду: тяжело. Хочу быть инженером».

Вот дровоколы, сторожа, землевозы — целая группа просится в инженеры и техники.

Елкин отбрасывал в сторону все эти документы и злился.

— Всюду убеждение, что их обманывают, обсчитывают, обижают, — ворчал он, — когда никто даже и не думает об этом. Надо, надо как-то достучаться, иначе мы… мы будем виноваты. Виноваты ли они, что история поставила их в особые условия и не дала надлежащей выучки?! Никак не втолкуешь им, что никто не обижает, не думает даже.

Взял лист бумаги и начал набрасывать, что надо сделать немедленно. Вспомнил Тансыка и пожурил мысленно: «Где он, бродяга, шатается?!» Зазвонил телефон. Инженер крикнул в трубку:

— Кто там? Что произошло? Говорите «ничего», на кой же черт звоните в такое время? Что вы говорите? Начинается рабочий день? Не может быть! — взглянул на часы. — Да-да, скоро шесть. Я не ложился, все обдумывал. Сговорились с профсоюзом и со всеми техническими силами насчет собрания часа в четыре. Вы советуете мне лечь спать? Чепуха, перетерплю! Вечером соберем казахов и потолкуем.

Звонил инженер Дедов, он ведал пикетом — двумя километрами пути. Его волновал тот же вопрос — за ночь из пикета ушло пять казахов в спецовке. Оставшиеся уход их объяснили тем, что они не хотели работать, а пришли за одеждой, мануфактурой и чаем.

— В аулах ситцу и чаю мало. Выпьют чай, снова придут на дорогу.

Среди рабочих было немало таких, которые держались до первого получения мануфактуры и чая. Получив, уходили на другой участок, получив там, — на третий. Таким была дана кличка «пайщики».

На собрании выяснилось, что угнавшие лошадей, унесшие спецовку дали ложные адреса, и не были найдены.

Кое-кто высказал предположение: сами ли казахи-рабочие додумываются до всех этих штук, не стоит ли за их спиной ловкий и хитрый враг, который в своих классовых целях сеет смуту, недоразумения и старательно вырывает все корешки, которыми сцепляются казахи с дорогой. Не легко было распознать, кто из пяти сотен русских и казахов — враг.

Все, что касалось разъяснительной работы, собрание приняло, одобрило, но два пункта вызвали много споров: о поденной оплате и о прикреплении казахских групп к русским.