Парень с большим именем

— Обидно, понимаю, хочется больше, но кто виноват? Казах увезет одну бричку, а русский, татарин, украинец — три. Мы казахам дали лошадей, брички, сбрую, готовы ждать год, два, пусть расплачиваются потихоньку. Дорогу построим, заведут хозяйство, все лучше, чем нищими быть. По-твоему плохо?

— Хорошо. Утурбай, мой брат, все говорил: «Надо пахать землю».

— А казахи бегут, лошадей уводят, путают адреса, меняют свои фамилии. Что это? Хорошо, честно? Вот тебе должность: сделайся землекопом или землевозом, кем хочешь, и учись работать, показывай пример. Неустанно разъясняй своим, что их никто не обманывает, напротив, им делают всякие поблажки. К тебе приставлю хорошего рабочего, учись у него.

Прослышали, что появился Тансык, и пришли к нему все три сотни казахов высказать обиды.

— Казах работает месяц, идет за деньгами, а ему говорят: «Тебе не полагается, ты все съел».

— Приехали на нашу землю и обманывают нас.

— Почему в контору не берут казахов? В конторе много платят.

— Казахам ставят неправильные цифры.

Тансык выслушал обиды и начал толковать, что казахи не умеют работать, надо учиться. Он стоял в середине круга, подняв вверх руки, кричал, не жалея голоса:

— Русские инженеры и техники есть. Русские завхозы, бригадиры есть. Казахов инженеров, техников, машинистов нет. Турксиб будет делать казахов землекопов, бригадиров, инженеров. Да здравствует Турксиб! Да здравствует сознательный казахский рабочий человек!

— Аман, аман! — кричали казахи. — Жаксы, Тансык, жаксы?

Агитатор перешел к заработку. Он доказывал, что всем платят одинаково. Будут казахи работать наравне с другими и получать будут наравне.

Но здесь он не нашел отклика.

— Э! — сказали казахи. — Тансык мало знает! — и разошлись с прежним убеждением, что их обсчитывают.

…Над степью плавал ночной холодок, начинались осенние заморозки. На песках лежал иней, будто прикрыли их белой кошмой. Землевозы впрягали лошадей. Водовоз у кипятильника освобождал бочку, струя воды звенела о дно ведра. Землекопы с лопатами на плечах шли по насыпи. В каждой лопате было по солнцу. Тансык шел с землекопами.

Пришли на место, где брали грунт; приехали брички, и десятник крикнул:

— Начинай!

Тансык решил стараться. Он, не разгибаясь, нагружал бричку, не заводил разговоров, закуривал редко. Он все время наблюдал за русскими, которые работали рядом. Особенно ловко работал толстый низенький мужик. Сапогом загонял он лопату в жесткий, никогда не копанный и не паханный грунт, выворачивал большие глыбы и бросал их, насвистывая. Бричку этот мужик наполнял всегда первый.

Тансык решил не отставать от него. Он старался так же загонять лопату, насвистывать, но лопата упиралась, глыбы получались меньше. После двух бричек Тансык и сам не заметил, как со свиста перешел на хрип. К полудню он пропотил штаны, рубаху и толстые пайпаки[11]. Вечером Тансык еле добрел до юрты и, не справившись у табельщика, сколько бричек нагрузил, лег спать. Утром у него болели руки, спина, он не смог выйти на работу. Табельщик зашел узнать, почему он не вышел.

— Пусть кто хочет копает землю и ездит по дороге. Я буду ездить на коне.

— Вот так история! — удивился табельщик. — Что с тобой? Ты не плохой работник, казахов ты обогнал всех.

Исатай (он жил в той же юрте) подполз к Тансыку, ощупал его и спросил:

— Где болит? Лошадь ушибла, укусила змея?

— Земля, — ответил Тансык и начал рассказывать, как тяжелы земляные работы.

Исатай выслушал и посоветовал попросить другую, легкую работу.

— Я уеду в степь.

Исатай настойчиво советовал не уходить, а взять работу. Тансык пролежал весь день и все думал, как трудно сделаться инженером — вот попробовал стать только землекопом и уже заболел. На другой день Тансык выздоровел и пошел к Елкину.

— Ну, как работаешь? Учишься, стараешься? — спросил инженер.

— Скоро догоню русских, — сказал Тансык. — Из казахов все хуже меня, — и попросил новую спецодежду.

Елкин выписал ему сапоги, ватную курточку, брюки, рукавицы и брезентовый плащ. А через неделю завхоз подал ему акт:

«Мы, нижеподписавшиеся, завхоз, комендант и зав. конным двором дистанции, составили настоящий акт о следующем: землекоп Тансык пришел на конный двор и попросил своего коня. Ему отдали. Тансык сел и уехал в степь. На нем была новая спецодежда. Полагаем, что Тансык бежал.

Подписи».

Елкин сунул акт в папку и зло проговорил:

— Какая подлость! Когда просил спецовку, говорил, что доволен работой. Глядел такими честными глазами…

Побаиваясь погони, Тансык торопил коня. Ему хотелось как следует разглядеть одежду, но было темно. Дул курдай, весь мир заполнил снегом и песком. Остановиться, разложить костер Тансык не решался. Он на ходу одной рукой поддерживал поводья, другой ощупывал сапоги, ватник, плащ. Особенно приятен на ощупь был ватник, пухлый, ласковый, как верблюжья шерсть.

Курдай посвистывал, похохатывал, подбрасывал в лицо Тансыку песок, смерзшийся горошками, но не мог уменьшить радость беглеца.