Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Скорость движения на парижских улицах уже в эпоху Реставрации была весьма высокой или, во всяком случае, казалась таковой иностранцам. Возницы так гнали лошадей, что экипажи нередко опрокидывались; пешеходы рисковали быть раздавленными или получить удар кнутом от наглого кучера. Правда, существовали ордонансы, запрещавшие подобные злоупотребления, но жандармы и полицейские не слишком тщательно следили за исполнением этих указов.

С другой стороны, у некоторых приезжих создавалось совсем иное впечатление: им казалось, что кучера богатых экипажей опасаются пешеходов и потому стараются быть к ним как можно более предупредительными. В.М. Строев пишет: «Волны народа текут по улицам, встречаются, уступают одна другой, сшибаются и потом опять расходятся. Все беспокойны, торопливы, как во время пожара или наводнения. … Даже гуляющие ходят скоро. … Кабриолеты ездят шагом, потому что улицы слишком узки и часто между собою пересекаются; кучера не кричат строгого пади

, а учтиво просят посторониться; иначе пешеход не побоится ударить и лошадь и кучера, чем попало. С первого взгляда видишь, что Париж город людей небогатых; им дают дорогу кареты и богачи, для них заведены дешевые обеды, дешевые магазины, дешевые экипажи. Богатство прячется, не показывается в гордом блеске, чтоб толпа не стала над ним трунить или забавляться. Экипажи запряжены парочкой; четверни лошадей никогда не увидишь. … В кабриолетах правят сами господа, а кучер-жокей, скрестив руки на груди, спокойно разваливается, как барин. … На грязных, бестротуарных улицах теснится неопрятный народ в синих запачканных блузах, в нечищенных сапогах, в измятых шляпах, с небритыми бородами. Он валит толпою, как стена, и никому не уступает дороги».

Уже в эпоху Реставрации в Париже существовало то, что на современном жаргоне назвали бы «разводкой». Литератор Жуи («Пустынник с улицы Шоссе д’Антен») пишет: «Находятся пешеходы, превращающие опасность, какой они добровольно себя подвергают, в весьма прибыльную отрасль промышленности. Они с чрезвычайной ловкостью бросаются под колеса кабриолета, с которым без труда могли бы разминуться: услышав крик жертвы, возница кабриолета спускается с козел, сбегается народ, несчастного, который делает вид, будто не может подняться, совместными усилиями ставят на ноги, он стенает от боли и успокаивается лишь после того, как возница расплачивается несколькими экю за дорожное происшествие, в котором он нимало не виновен».

Русский наблюдатель Д.Н. Свербеев столкнулся со сложностями передвижения по парижским улицам в первый же день своего пребывания во французской столице летом 1822 года: «Не успели мы отлично позавтракать, как к подъезду подвезен был преизящный кабриолет, запряженный рослой, красивой, молодой лошадью. … Вдоль Тюльери и через Вандомскую площадь до бульвара ехали мы еще порядочно, повернув же по бульвару направо, мы находили уже затруднения от встречных экипажей и пешеходов; по счастью, лошадь наша так была приучена, что сама останавливалась перед препятствиями; но я слишком хорошо начинал видеть опасность или кого-нибудь раздавить, или быть самим раздавленным какими-нибудь наезжавшими на нас фурами, тяжелыми возами, под которые мы беспрестанно подвертывались».

Беспорядок царил и на мостовой, и на тротуарах. В январе 1840 года Дельфина де Жирарден упрекает соотечественников в неумении соблюдать на улицах мало-мальский порядок. По ее словам, в Лондоне пешеходы способны разделиться на два встречных потока, парижане же рвутся вперед, не обращая никакого внимания на окружающих; в Лондоне по тротуарам запрещено ходить людям с громоздким грузом, а в Париже прямо по тротуару разъезжают порой фиакры и кабриолеты. Любопытно, что загроможденность и захламленность парижских тротуаров могли вызывать диаметрально противоположные реакции. Дельфина де Жирарден в июле 1837 года посвящает несколько гневных страниц рассказу о трудностях, с какими сталкивается прохожий в Париже: «Нынче прогулка у нас превращается в сражение, а улица – в поле битвы; идти – значит сражаться. Вам преграждают путь тысячи препятствий, вас подстерегают тысячи ловушек; люди, идущие вам навстречу, суть ваши враги; каждый шаг, который вы делаете, есть ваша победа: улицы перестали быть свободными дорогами, позволяющими вам оказаться там, куда призывают вас ваши интересы; улицы сделались базарами, где каждый раскладывает свои товары, мастерскими, где каждый упражняется в своем ремесле; на тротуарах, и без того узких, раскинулась постоянная ярмарка». Напротив, немецкий писатель Адольф Штар, описывая свое пребывание в Париже в 1855 году, восхищается изобретательностью парижан, которые немедленно «обжили» большую рытвину посреди ремонтирующейся улицы и принялись торговать там карандашами и книжками, абажурами и подвязками, старыми тарелками и старыми чашками, а булыжники использовали в качестве прилавков (с неменьшим восхищением этот пассаж цитирует Вальтер Беньямин, видящий в нем лишнее подтверждение способности парижан превращать улицу в собственный дом).