Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Самой большой известностью пользовались балы в парижской Опере. С помощью деревянного настила, который укладывался поверх кресел вровень со сценой, зрительный зал превращался в огромную бальную залу. В центре располагался оркестр, до самого утра исполнявший танцевальную музыку. В ложах Оперы сидели те, кто сам не танцевал, а только наблюдал за танцующими. Попадали на балы в Оперу по билетам, на которых были напечатаны предупреждения: «Просьба оставить оружие и трости при входе. Военные с оружием и в шпорах не допускаются». О ближайших балах в Опере, как и о спектаклях этого театра, парижан извещали афиши. Хотя устроителям бала приходилось платить дополнительное вознаграждение четырем сотням оркестрантов, полусотне контролеров и такому же числу капельдинерш, балы приносили Опере значительный барыш, так как входной билет стоил от 6 до 10 франков, а число посетителей доходило всякий раз до 5 тысяч человек. Извлекали выгоду и все торговые заведения, расположенные по соседству с Оперой, – кафе, рестораны, лавочки, в которых можно было взять напрокат маскарадные костюмы.

Впрочем, аристократы, посещавшие балы в Опере в 1815–1833 годах, обычно приезжали просто во фраках. Единственным маскарадным костюмом, до которого снисходили знатные посетители, было черное домино и маска, да и их надевали преимущественно дамы. В ту эпоху на балах в Опере мало танцевали: гости прогуливались, обменивались шутками и колкостями, и бальная толпа имела вид относительно приличный.

Обстановка изменилась после того, как директором Оперы стал доктор Верон. Решив придать балам в Опере большую притягательность, он в начале 1833 года снизил цену входных билетов до 5 франков и объявил, что по ходу бала будет представлен балет. Первый бал «нового образца» состоялся 5 января 1833 года. Балет исполнялся на сцене, но очень скоро публика в зале тоже пустилась в пляс, причем самые смелые посетители танцевали галоп и даже канкан. Смелым было не только их поведение, но и наряд: в отличие от прошлых лет, публика, пришедшая на бал, была одета в пестрые маскарадные костюмы. Блюстители нравственности сочли подобные вольности скандальными и вызвали полицию, которая, однако, отступила под напором толпы.

В результате Верону пришлось возвратиться к «приличным» балам в Опере. Однако в феврале 1837 году театральный администратор Мирá (которому Верон тремя годами раньше сдал управление балами в Опере в субаренду) предпринял смелый шаг – пригласил дирижировать оркестром на балу самого модного парижского дирижера Филиппа Мюзара (1792–1859), за свою популярность прозванного Наполеоном. Про него современники говорили, что он и «Реквием» Моцарта мог бы сыграть в темпе галопа. Этот дирижер блестяще умел превращать арии из опер в аккомпанемент для кадрилей. Благодаря Мюзару и его оркестру балы в Опере за три года сделались самым любимым и блестящим развлечением парижской публики. С конца декабря эти балы, начинавшиеся в полночь, происходили каждую субботу; на последней неделе карнавала давались три дополнительных бала; наконец, еще один, прощальный – после трехнедельного перерыва на время поста.

Парижский оркестр. Худ. И. Поке, 1841

Билеты на балы в Опере при Мюзаре стоили по-прежнему 5 франков, но для тех, кто покупал абонемент на весь сезон, цена каждого посещения снижалась до 3 франков. Платили за билет только мужчины, каждый из которых имел право привезти с собой одну спутницу. Билеты стали дешевле, чем в эпоху Реставрации, однако даже такую сумму за билет могли заплатить только люди сравнительно состоятельные. Это способствовало определенному отбору публики, вследствие чего балы в Опере охотно посещали те, кто не имел средств или желания устраивать вечера с танцами у себя дома, но не имел и охоты столкнуться в бальной зале с простонародьем. Таким людям балы в Опере позволяли, скрываясь под маской, затевать любовные интриги, невозможные в чопорной аристократической гостиной, но при этом оставаться в «приличной» обстановке.

Оркестр под управлением Мюзара играл не только в Опере, но и в концертных залах на Вивьеновой улице и – летом – на Елисейских Полях; везде он имел бешеный успех и собирал огромную толпу.

Во время карнавала блестящие балы устраивались не только в Опере, но и в других парижских театрах. Например, в «Лютеции» Генрих Гейне описывает бал в Комической опере, где он испытал «пьянящее наслаждение куда более великолепное, чем на балах Большой оперы»: «Огромным оркестром здесь управляет Вельзевул, и дерзкий блеск газового освещения ослепляет взор. Здесь – долина гибели, о которой рассказывают няньки; здесь пляшут чудовища, как у нас в Вальпургиеву ночь, и среди них есть немало весьма красивых, – таких, в которых, несмотря на всю их испорченность, нельзя не признать той грации, что врождена дьяволицам-француженкам. Когда же гремит общий галоп, тогда сатанинское веселье достигает бессмысленнейшего апогея и кажется, что вот-вот провалится потолок, и вся братия понесется вверх, кто на метле, кто на ухвате, кто на кочерге – “ввысь, вечно ввысь, в никуда!”».