Партия жертвы

То надевая, то снимая их, я чувствовала перемены в себе. Без них я просто балерина. Но в них – сама Сильфида, дух воздуха. Я готова порхать, летать! Их ведь для того и придумали – чтобы передать ощущение полёта. Первая балерина, надевшая пуанты, танцевала как раз «Сильфиду». С тех пор пуанты навсегда вошли в балетный танец.

Рядом на полу валялись старые, вымазанные кровью туфли. Они были словно сброшенная кожа. Я перешагну через них. Перешагну через что угодно. Я чувствую себя не выбившейся из сил ученицей, а балериной. Я – балерина. Впервые в жизни сегодня. И навсегда останусь.

Я оглядела собственное отражение в зеркале трюмо. Больше мне не хотелось кричать, глядя на него. Все мои несовершенства, как у Марго Фонтейн, на самом деле – особенности. Я их сумею показать так, чтобы ими восхищались. Чтобы в глазах у меня рябило от мельтешения взорвавшихся овациями рук. Я – Сильфида. Да, я – Сильфида. И я могу быть… могу оказаться…

Живым Воплощением Искусства.

Я танцевала, как дышала. А рядом по паркету скользила тень – одна из тех неестественных из ниоткуда взявшихся теней, которые большинство не замечает, – ложилась на засохшее пятно крови. Шаг, другой, третий… Поворот. Дубль ассамбле. Глиссад ассамбле. Я бросила взгляд на пол. Тень невидимого танцует вместе со мной. Значит, она снова здесь. Призрачная балерина вернулась, чтобы танцевать со мной.

Но было ещё кое-что. Точнее кое-кто. Старуха стояла за дверью. Она дышала со свистом – в такт моим движениям, словно улавливая каждое па, каждый переход. Я импровизировала, соединяя элементы танца так, как чувствовала. Я отпустила мысли, отдавшись порыву. Сквозняк, струясь по ногам, утекал в щель под дверью. Он уносил этот порыв – уносил мой танец – к ней.

Проходя комнату по диагонали в па-де-бурре, я слышала скрип досок на пороге. Она стремится повторить моё движение, но знает, что не способна. Не могут её старые артритные ноги даже на какую-то секунду сравняться с молодыми и сильными моими. Никогда она не была способна танцевать так, как дано только Воплощению.

Каждая балерина грезит об этом. Каждая спит и видит свой дебют на сцене: если станцую так, как никто, все поймут, все увидят… В классе заметны только природные данные и техника. Но сцена может дать ответ – кто? Есть ли среди едва оперившихся птенцов, робко выступающих тонюсенькими ножками, жар-птица. Одна из тысяч.

И нет танцовщицы, не мечтающей оказаться той самой жар-птицей с золотыми перьями. Той, чьё будущее предопределено. Той, кого воспоют, кому будут поклоняться, и для кого землю под ногами выстелют цветами. Ей жить в золотой клетке, о которой мечтает каждая девчонка, поступающая в хореографическое. Ей быть навсегда «этуаль» – недосягаемой звездой. Такую судьбу не выбирают. О ней можно мечтать, но выбрать для себя – всё равно что плевать в небо, рассчитывая, что от этого начнётся дождь. Воплощением Искусства можно только родиться. Не стать. Родиться. Жить и нести это в себе до того самого момента, когда впервые выйдешь на настоящую сцену. После долгих лет постоянных трудов оказаться там, где должна быть. И они увидят…

Да, увидят, потому что не заметить – пропустить или перепутать – невозможно. Каждый в зале ощутит одно и то же. Каждый увидит себя на сцене, словно бы сам танцевал. И почувствует танец и каждое его па так, словно не только ноги и руки, а всё его существо – каждый нерв и каждая клетка – танцует. Зрители задрожат от восторга. Они, как и балетные, будут наслаждаться этим упоительным ощущением. Быть в этот миг на сцене – значит быть в сердце самого Искусства. В эпицентре всей Вселенной прикоснуться к тому, что недоступно.

Вот почему все спектакли Воплощений идут с аншлагами. Дело не в мастерстве артистов, не в сюжете балета, не в новомодной хореографии. Дело в этом чувстве, пережив которое однажды будешь готов ждать следующего раза всю свою жизнь. Это не танец. Это шёпот Вселенной. Это дыхание самого Искусства. Это переливы истинной красоты.

Ащ! Нога подвернулась, и я рухнула на пол. Музыка в голове разом оборвалась. Старая ведьма! Это она сглазила! Заскрипели половицы за порогом, или это её скрипучий смех? Вот гадина!

Что тебе надо от меня? Чего ты хочешь?

Я растёрла подвернувшуюся ногу. Попробовала наступить – не больно. Выдох. Ночью, когда в очередной раз свело судорогой икру, тянуло даже сильнее, чем раньше, – особенно в месте ушиба. Закусила губу, чтобы не зареветь. Растёрла – эффекта ноль. Пришлось ткнуть иглой прямо в мышцу – нагуглила после прошлого приступа, что помогает. И правда, вскоре отпустило.

Зато сегодня я на высоте: Коргина смотрит, и я замечаю, как загораются её глаза. Ей нравится то, что она видит. Во время станка за стеклом мелькнуло лицо Самсонова. Он заметил меня – я знаю точно. Теперь осталось получить роль.

Глава 19

Женя

Утренняя репетиция