Партизаны Подпольной Луны

- Знаю, знаю, не виновен ты в любовях своих великих, ибо жарко, безрассудно, неистово любил ты меня ещё вчера, а в ночь сегодняшнюю, страшную, беззвёздную, непогожую ложе делишь ты уж с Гарольдусом. Назавтра снова обещал ты любить меня, но - слышишь?! - нет у меня в запасе ни дня завтрашнего, ни ночи, возлюбленный единственный мой, ибо нет во мне желания навлечь на тебя гнев божественный, пугающий, смертоносный, как Убийственное заклинание. Страшно мне за сердце твоё, за жизнь твою, за то, что ты зовёшь Посмертием - чародеев уделом последним, вечным.

Но не встретиться нам с тобою и после смерти, ибо я верую в богов иных, нежели ты, и пребывать мне тенью бесплотною в Аиде печальном.

Да окажись наши души случайно рядом, не узнали бы мы друг друга… там, откуда возврата нет никоему же человеку.

- Прощай, о Северус, и будь счастлив, любя мужчину единого. Устал я мучаться ревностию напрасною к Гарольдусу - новой любови твоей. Ведаю я, что печаловаться будешь ты обо мне, но всё же - о, боги милосердные и грозные! Даруйте покой и забвение в печали посмертной тому, кто жаждет сего!

О Фатум, непреклонная, неподкупная, строгая, неужли пришёл час мой?

Прощай.

Молодой человек сосредоточился, отчаянно сделал несколько шагов и встал точно под шатающийся камень, испытывая терпение Фатум. И оно оказалось столь же коротким, как и время падения валуна с уже девятого яруса внешней стены…

Перед смертью в голове Квотриуса мелькнуло: «Лесистые горы, леса между гор и горы без леса - прощайте!».

Это было началом его апокалиптической оды, посвящённой прощанию со всеми и вся, сложенной им, тогда безумным, обдумывающим, как бы так перерезать себе вены, чтобы Северус не узнал, и озабоченным лишь отсутствием подходящего бассейна с горячей водой для лучшего истечения крови и незатягивания ран. Но, уже умирая, тогда он позвал Северуса мысленно, и тот услышал, и пришёл, и спас, спас от смерти, уже подступившей так близко.

Отчего примерещилось уставшему, промокшему и голодному Квотриусу, изгнанному из временного обиталища самим собою, своею мужскою гордостью, не пожелавшего оставаться в доме, где любят не его, а ненавистного Гарольдуса, что навсегда отказался Северус от него?

О сём узнают только милостивые боги ромейские, но никому из живущих не познать сего уже никогда.

Квотриус попал в Посмертие магическое печальное, став одним из первых волшебников, населивших его. Мерлин был ещё дитятей и некому было предстать пред лицем Господа Бога, дабы по слову Своему смилостивился Он над тем, коий возлюбил много и кому должно проститься много* * * .

Позже, много позже, когда Квотриус в уже достаточно населённом душами проделавших Большое Путешествие и достигнувших предвечного, тихого, почти немого, печального Посмертия, освещённого столь скупо, каким-то неведомо где располагавшимся источником Повелителю Стихий даже казалось порой, что это рассеянное, призрачное освещение исходит из-под даже не земли, а некой неопределённой тверди, несчастный влюблённый самоубийца подходил к берегам величественной и спокойной, широчайшей Реки Забвения, единственного водного источника в Посмертии, и вглядывался, изо все сил стараясь разглядеть наудачу знакомый тонкий, словно у священного ворона, силуэт возлюбленного и…

Однажды Северус, гуляющий под руку с Гарри его Гарри, почувствовал на себе чей-то пристальный, зовущий взгляд откуда-то с другого, недостижимого берега Реки. Северус попросил Гарри подождать его, а сам бросился со всех ног на пустынный берег печального потока…

Да, на том берегу стоял Квотриус, прекрасный, как в их последнюю ночь, но вот черты лица его были словно смазаны каким-то неумелым художником, однако пронзительный взгляд первого в жизни возлюбленного так и звал переплыть дементорову реку…

Но Северус помнил, что где-то там, позади, его ждёт вторая, более сильная любовь.