Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Необратимо? Вы изменяете натуру человека, вы изменяете какую-то составляющую — физическую составляющую, разумеется, в его организме, что влечет за собой необратимые изменения в его характере. И вы не можете это отменить? Не можете сделать его таким, как прежде?

— Да. Поначалу это было, вероятно, открытие, имеющее скорее медицинский интерес, но сам профессор Шорхэм хотел изобрести средство подавления агрессии на случай войн, массовых беспорядков, восстаний, революций, вспышек анархии. Он просто хотел, чтобы все вокруг были счастливы. Профессор говорит, что подобные моменты испытывает каждый — хоть раз в жизни. Потребность сделать так, чтобы кто-то был счастлив и здоров — в общем, чтобы все было хорошо. А коль скоро люди способны испытывать такие чувства, значит, как мы оба были убеждены, в человеческом организме существует какое-то вещество, вызывающее подобные чувства, и стоит только активизировать это вещество, как оно будет действовать постоянно.

— Чудеса, — сказал мистер Робинсон, скорее озадаченно, чем восхищенно. — Да, потрясающее изобретение. Какие возможности оно открывает, если… Но тогда почему?..

Голова, покоившаяся на спинке кресла, медленно повернулась к мистеру Робинсону.

Мисс Нойман сказала:

— Он говорит, что вы должны понимать это лучше других.

— Да вы же сами нашли ответ, — вмешался Джеймс Клийк. — Буквальный ответ. Это чудо. — Его лицо горело восторгом.

Мисс Нойман покачала головой.

— «Проект Бенво», — сказала она, — не чудо, но он прекратил свое существование.

— Вы хотите сказать, что ваш ответ — «нет»? — словно не веря своим ушам, спросил полковник Манро.

— Верно. Профессор Шорхэм говорит — нет. Он решил, что это будет против… — Она на несколько секунд умолкла и обернулась к человеку в кресле.

Он делал какие-то причудливые движения головой и рукой, сопровождая их гортанными звуками. Она помедлила, потом продолжала:

— Он сам вам скажет — он испугался. Испугался, вспомнив, что наделала наука в самые звездные свои часы. То, что она открыла и познала, то, что дала человечеству. Чудо-лекарства, которые далеко не всегда оказывались чудесными — пенициллин, который спасал жизнь, и пенициллин, который лишал жизни, трансплантированные сердца, которые несли с собой разочарование, отчаяние и скоропостижную смерть. А чем обернулось расщепление атома? Созданием чудовищного оружия. И понеслось: радиоактивное заражение, загрязнение окружающей среды, причиной которых стали новые способы производства. Он был напуган тем, что способна натворить наука, для которой не существует таких категорий, как «добро» и «зло».

— Но это же благо — благо для всех! — воскликнул полковник Манро.

— Так говорили о многих вещах. Каждое такое открытие превозносили как великое благодеяние для всего человечества, считали великим чудом. А потом обнаруживались побочные явления, и, что еще хуже — оказывалось, что эти чудеса несли не благоденствие, а гибель. Поэтому он принял решение: прекратить работу. Он говорит… — Она стала читать документ, который держала в руке, а профессор утвердительно кивал. — «Я удовлетворен тем, что добился желаемого, что сделал свое открытие. Но я решил не давать ему хода. Оно должно быть уничтожено. И я его уничтожил. Благоволение не будет раздаваться по первому требованию, как лекарство. Такая возможность была, но теперь все формулы, все мои заметки и результаты экспериментов, равно как и методика получения „Бенво“, уничтожены — сгорели дотла — я своими руками убил порождение своего ума».

Роберт Шорхэм невероятным усилием заставил себя заговорить — хрипло, с натугой:

— Я уничтожил свое творение, и никто в мире не знает, как мне удалось его создать. У меня был единственный помощник, но он умер от туберкулеза через год после того, как мы сделали свое открытие. Вам придется уйти отсюда ни с чем. Я ничего не могу для вас сделать.

— Но ведь ваше открытие может спасти мир!

Человек в кресле разразился странными звуками. Это был смех. Смех калеки.

— Спасти мир. Спасти мир! Звучная фраза! Ваши молодые люди считают, что именно это они и делают! Хотя по уши погрязли в насилии и ненависти, чтобы спасти мир. Только они не ведают как! Они должны узнать это сами, отыскать в своих сердцах, дойти своим умом. Мы не можем преподнести им это на тарелочке. Нет. Синтетическая добродетель? Эрзац-доброта? Только не это. Это были бы не подлинные чувства. Они ничего не стоят. Это нарушение законов природы. — Он медленно отчеканил: — И заповедей Господа Бога.

Последние слова, неожиданно для слушателей, прозвучали ясно и отчетливо.

Он обвел взглядом лица присутствующих. Казалось, он молил их о понимании, но не слишком на это надеялся.

— Я имел право уничтожить то, что создал…

— Очень в этом сомневаюсь, — перебил его мистер Робинсон, — это уже принадлежало не только вам, но всему человечеству… И вы не имели право его уничтожить.

— Думайте что хотите, но вам придется с этим смириться.

— Нет. — Мистер Робинсон сказал это с неожиданной силой.

Лиза Нойман возмущенно набросилась на него:

— То есть как это «нет»?