Пассажиры первого класса на тонущем корабле

Впрочем, банкиры тоже накапливали определённое влияние, поскольку у промышленников была необходимость в крупных коммерческих банках, которые обеспечивали их средствами для выплаты займов федеральной Корпорации оборонных заводов.[828] Именно эти займы позволили промышленникам переориентироваться на производство военной продукции для нужд Второй мировой войны

[829] и тем самым избежать правительственного контроля и частичного огосударствления после 1945 года. Разумеется, в течение нескольких десятилетий после Второй мировой войны промышленные корпорации в рамках своей экспансии полагались не только на банковские кредиты, но и на нераспределённые прибыли. Однако у крупных корпораций имелся набор коммерческих банков, у которых они заимствовали деньги — большинство из этих банков не обладали заинтересованностью или возможностями участвовать в международных финансах и поэтому в первые послевоенные десятилетия не тратили свой политический капитал на попытки формировать политику федеральных властей на международной арене. Как было показано в главе 6, регуляторная система Нового курса служила для защиты региональных и местных банков, которые выступали финансовым и политическим противовесом крупным коммерческим банкам, и это подразумевало, что Конгресс не будет отстаивать политические преференции нью-йоркских банкиров.[830]

Такой баланс сил гарантировал, что заинтересованность промышленников в выстраивании экспортных рынков получит приоритет над желаниями нью-йоркских банкиров зарабатывать на международных транзакциях.

Но нью-йоркские банкиры не были совершенно бессильны, а федеральные чиновники уже при Рузвельте, а в ещё большей степени при Трумэне рассматривали «встроенный либерализм» и ограничения для капитала в качестве временных средств, которые больше не понадобятся после восстановления Европы и отступления политических угроз со стороны коммунистических и социалистических партий. Как следствие, контроль над капиталом так и не стал достаточно всеобъемлющим, чтобы предотвратить его отток из Европы. К тому же в 1950-х годах этот контроль последовательно ослаблялся по мере того, как в Соединённых Штатах менялся баланс сил, а правительство Великобритании извлекало преимущество из своего права на прекращение контроля над капиталом, пытаясь сохранить положение Лондона в качестве всемирного финансового центра, пусть и вынужденного уступить первое место Нью-Йорку.[831]

Послевоенные меры по контролю над капиталом были почти незамедлительно ослаблены, когда Министерство финансов США — из всех федеральных ведомств оно было наиболее подвержено давлению со стороны нью-йоркских банкиров — предпочло не сотрудничать с европейскими странами в попытках предотвратить бегство капитала.[832] Налоговые соглашения, заключённые Соединёнными Штатами с другими правительствами, требовали, чтобы США делились любой информацией, имевшейся у них об иностранцах, которые размещали инвестиции и получали доходы в Америке, со странами происхождения этих инвесторов. Соединённые Штаты уклонялись от этого обязательства и тем самым стимулировали иностранцев направлять средства в Америку, требуя от своих банков отчитываться только о счетах граждан США. Таким образом, правительство США не обладало какой-либо информацией об иностранцах, которой можно было бы поделиться с другими правительствами, а иностранцы могли прятать доходы в Соединённых Штатах — к этому маневру США продолжили прибегать и в XXI веке.[833]

Неудачи в контроле над капиталами вели к их масштабному бегству из Европы в Соединённые Штаты, что угрожало способности правительств Западной Европы реструктурировать свои экономики, а в дальнейшем и стимулировать спрос на экспорт из США. Нью-йоркские банкиры успешно блокировали требования европейцев ускорять репатриацию капитала, направленного в Соединённые Штаты. Этот кризис был разрешён благодаря плану Маршалла, который, несмотря на его объём, лишь частично компенсировал бегство капитала в Соединённые Штаты.[834] Это был первый послевоенный пример использования правительственных фондов США, а не регуляторных мер, которые могли уменьшить частные прибыли для достижения экономической стабильности. Однако и правительственные средства, и частные прибыли были принесены в жертву, когда Соединённые Штаты оказывали давление на другие европейские страны и банки, чтобы те заморозили (а в конечном итоге простили) все довоенные долги Германии — эта льгота для неё была ещё более ценной, чем план Маршалла.[835]