Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан

«Плян» Аделаиде виделся листом закрученного ватмана с красной ленточкой по экватору. По типу пиратских карт. Только поновее и побольше.

«Плян» составляли они втроём, визжа и перекрикивая друг друга. Мама в это время, приняв строгое выражение лица, молчала. В такие минуты о её присутствии, казалось, даже забывали, иногда, правда, говорили: «Нет, мама туда не пойдёт!» или «Мама же это не любит!».

Всё! – мамино терпение заканчивалось. Она дала им несколько минут полной воли, но всему есть предел. – Сколько можно с утра орать?! Я сказала: «Всё!», – командовала мама. – Хватит валяться! Надо вставать! Куча дел у каждого!

Они вставали.

До завтрака обычно относительно всё шло «по пляну»: умывание, ненавистное накрывание на стол и так далее. Что происходило во время завтрака, из-за чего у мамы начинало окончательно портиться настроение, что её раздражало, как подкрадывался «приступ» (так она ласково называла своё состояние), никто никогда не мог понять. Командой для отсчёта времени, отведённого на мамин «приступ болезни», являлось её заявление:

Утро на-а-а-чалось!!!

В результате чего мама издавала этот клич, возвещавщий о том, что утро действительно «на-а-ачалось!!!», – Аделаида впоследствии никогда не могла припомнить. Единственное, что осталось в памяти, – огромный, орущий мамин рот, слова, бьющие по ушам, но которые она даже не понимает, разбросанные столовые приборы, пролитый чай и мамины, топающие ноги… «Пляну» же, созданному всего час назад в кровати, рождённому в перебивании друг друга, в захлёбывании и визге счастья ясным воскресным утром, так никогда не суждено было сбыться. Каждый раз после завтрака они с Сёмой тихо, как тараканы, расползались делать уроки. Во второй половине дня на фоне полнейшей тишины, мама вдруг брезгливо бросала:

Василий! Пойдите немного погуляйте по парку, а то они сегодня совсем на воздухе не были. Так они оба совсем отупеют от неподвижности!

И папа, никогда не торгуясь, шёл с ними всё в тот же парк, где всего несколько лет назад по ночным аллеям ходил с коляской, потому что идти в принципе больше было некуда.

У папы в кармане всегда был маленький перочинный ножик с тремя лезвиями, вилкой и открывалкой. На облицовке ножика с обеих сторон на фоне зелёной пластмассы стоял во весь рост бронзовый Максим Горький. Он сделал для ножичка настоящий «чохол» из чёрной кожи. Папа им гордился и очень любил. По дороге папа срезал камышинку и делал из неё две свистульки – для Аделаиды и для Сёмы. Рубил огромную, выше них страшную колючку с сиреневыми пушистыми цветами, полными жучков, чистил листья, снимал что-то вроде шкурки, и у него в руках появлялась зелёная, похожая на макаронину, хрустящая, вкуснющая трубочка! Ели они ещё какие-то листья, невзрачные ягоды, жевали странного вида стебли, и это было совершенно бесподобно! Снова как в сказке.

В самом парке у них были любимые места.

Аделаида обожала «комнату смеха». Это были такие кривые выпуклые и вогнутые зеркала, где все отражались страшными, и якобы это было смешно. Но как раз именно в этом и был весь фокус, который так восхищал Аделаиду! В обычном большом школьном зеркале отражаться на фоне своих одноклассников было ужасно! Худющие девчонки были таким лёгкими в своих коротких юбчонках с торчащими из-под них костлявыми, как у кузнечиков, ногах с коленками, похожими на узелки. И на их фоне занимающая три места Аделаида с круглым лицом и двойным подбородком. Казалось, если её положить на бок, то разницы никто и не заметит! Ну, разве что по белым носкам, которые станут параллельными земле. Зато в полутёмной комнате парка с изогнутыми зеркалами все были равны! И Мананка, и Бекаури, и Олька, и Лежа, и Ирка, и все, все, все! В этих прекрасных зеркалах у всех головы были на боку, а тело в стороне! И все были худыми и длинными или толстыми и короткими. И Аделаида от них совсем не отличалась!

Аделаида была хитрой и знала ещё один способ становиться как все! Когда она гуляла во дворе и была совершенно одна, а солнце садилось, то надо было встать прямо спиной к солнцу, тогда от неё падала очень худая тень с длинными ногами, и это было восхитительно! Аделаида спиной к солнцу становилась и так, и эдак, и нигде не торчал живот, а бёдра были узкими и покатыми. Только очень жаль, что она не могла обвести эту свою такую прекрасную тень мелом, чтоб полюбоваться ещё и завтра.