Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан

Вот так вот… Дядя Янис утром уехал, а у неё вчера по запарке не спросили, что «принесла». Может, это и к лучшему? Не спросили, и не надо! Она же не соврала! Спросили бы – сказала! А так… Зря она целую речь вчера готовила и вообще всю неделю страдала! Её пронесло! Просто пронесло и всё, как нечасто в жизни бывает. Аделаида не могла поверить своему счастью.

Всё вокруг теперь заиграло, заискрилось новыми, яркими красками, всё казалось безгранично красивым: и папины старые туфли, и решётки на окнах плавательного бассейна, и Сёма, и мама… а маму вообще так захотелось поцеловать, так захотелось! Вот она сейчас спит, бедненькая, и даже не знает ни про контрольную, ни про Аделаидино враньё! Стыдно-то как! Стыдно и грустно… Но если маму просто так с утра поцеловать, то она проснётся! Аделаида еле сдержалась, чтоб не уступить своему желанию и не зайти к маме с папой в спальню.

Ещё несколько дней Аделаида была немножечко настороже, но потом всё прошло, исчезло, пропало и успокоилось. Жизнь была прекрасна и удивительна. Новые впечатления вытеснили из головы страшную трагедию человека, засыпанного в колхозном «элеваторе» зерном. Она уже почти и думать забыла и о нём, и о тех страшных днях, да и в классе перестали обсуждать итоги «директорской».

Как-то вечером в квартире раздался телефонный звонок.

– Я сама! – мама быстро подошла к телефону.

– Ну и хорошо! Аделаида и не ждала звонка.

Звонили как раз маме. На том конце провода Анна Васильевна, мама Пашеньки Середы интересовалась, как у мамы дела. Она звонила довольно часто, потому, что они с мамой продолжали подменять друг друга в школе, ну, и обсуждали иногда общие учительские новости.

А-а-а! Анна Васильевна! – казалось, маминой радости нет предела. – Аннушка! Как вы живёте, милая? Ой, подождите, подождите, стул возьму, а то я сегодня так устала! Да, да, два класса тетрадей пока проверила! Нет, нет… Василий пошёл за мясом… да, сказали, на проспекте мясо дают… Не большая очередь… так себе… как обычно, как обычно, лезут, конечно, по головам… да-а-а, а что сделаешь? Сёма? Сёмочка на тренировке… Очень большие нагрузки, очень… Я прямо не знаю: он когда приходит с бассейна, ложится на диван отдохнуть, у него руки прямо горят! Прямо вот такие, воспалённые… Конечно, конечно! Эти тренировки, потом ещё, говорят, будут сборы, соревнования! Вы же понимаете, как это тяжело! Конечно, я знаю! Ну, ваш Пашенька умница! Светлая голова! Такой услужливый, тихий, спокойный. Солнечный мальчик, солнечный… такой воспитанный… Из него выйдет толк. Конечно, он такой серьёзный, усидчивый! И велоспорт такой тяжёлый! Ужас, ужас… И успевает же! И учится так хорошо!

Мама полностью вошла в роль. Она Пашку вовсе не любила. Только совсем не потому, что он дразнил Аделаиду «Боча». Мама про это и не знала, и не догадывалась. Не потому, что родители одноклассниц не раз жаловались директору школы, что Пашка Середа все переменки напролёт стоит под лестницей и делает вид, что пьёт из колонки воду, а на самом деле заглядывает под юбки девчонкам, бегущим на второй этаж. И руки у него постоянно в карманах брюк. И иногда он в расстёгнутую ширинку высовывает указательный палец, как будто показывает «свои глупости»! И не любила даже не из-за самого Пашеньки. Маме вообще совершенно не интересны были дети её знакомых. Их мама ни «любить», ни «не любить» не считала нужным. Они для мамы были как бы бесплатным приложением к её журналу «Семья и школа», в котором были выкройки. Хочешь – шей! Не хочешь – не шей! Она говорила, что ей «любить или не любить» кого-то – «слишком много чести» и говорила – «какое мне до них дело?!» Тем не менее, сравнивать чужих детей с Аделаидой и Семёном мама очень любила, и какими бы ни были замечательными и талантливыми дети знакомых, естественно, сравнение всегда было не в их пользу.

Пашенька был худощавым блондином с совершенно конопатым лицом в форме груши. Светлый цвет волос спасал его от большего сходства с Адольфом Гитлером, а то вечно падающий на один глаз чуб постоянно наводил на мысль о крахе Третьего Рейха. Пашенька был тихоня, умел себя преподнести и застенчиво разговоривал с учителями. Таких называли «старательный мальчик», часто хвалили и ставили в пример. Пашенька никогда не нарывался, поэтому учителя были к нему снисходительны. Прямо так и называли – «Пашенька». Одна из причин, по которой мама не могла относиться к Пашеньке хоть чуточку получше – это хронический делёж «часов» в школе с его мамой. И, уж конечно, мама никогда бы не сравнила своего Сёму с этим Пашкой. Мама любила повторять: