Пасынки Третьего Рима

…Сколько он так пролежал, попеременно то впадая в беспамятство, то испуганным рывком выдергивая себя из него – Крыс не помнил. Каждое такое последующее «выныривание» стоило ему все больших и больших усилий, и всякий раз юноша боялся, что это – уже последнее. Он все пытался собраться с силами, чтобы наконец начать уже куда-то двигаться – идти, тащиться, ползти… Куда-нибудь, уже неважно, куда – Горбушка там, не Горбушка… Хотя бы просто убраться с этого открытого всем ветрам, глазам и зубам места в какое-нибудь укрытие и там отдохнуть, отлежаться!..

Но все его усилия были жалки и тщетны. Измученное тело категорически отказывалось повиноваться и только молило, требовало, вопило каждой своей клеточкой: «Оставьте же вы меня наконец в покое!!!».

Очередное просветление сознания ознаменовалось сюрпризом. Неприятным, но в такой ситуации вполне ожидаемым: тонкое обоняние скавена почуяло присутствие поблизости большого и, скорее всего, хищного и опасного зверя.

«Ну вот, кажется, я и… окончательно доприключался…» – с горечью подумал подросток. Страха почему-то не было – только обида и глухая безнадежная тоска: неужели все было зря и теперь закончится вот так… бездарно? И сам не спасся, и Костю не выручил… Эх!..

«Вставай, О’Хмара!!! – словно наперекор этим пораженческим мыслям, зашелся в паническом крике еще, как оказалось, не покорившийся смертельной усталости инстинкт самосохранения. – Ну, давай же, вставай, черт тебя дери!!! Сожрут ведь!!!..»

Марк послушно дернулся, пытаясь приподняться; ослабевшие пальцы, ища опору, с отчаянием вцепились в какие-то чахлые травинки, загребли в горсть мелкий гравий, мусор, попавшую под руку цепь… и бессильно обмякли, потянув за собой отяжелевшее, предавшее его в самую критическую минуту тело.

Нет. Бесполезно. Нет сил. Не убежать. Не спастись.

«Я не хочу… Костя…»

Люто, до слез не хотелось умирать! Тем более умирать вот так – в цепях, без оружия, без сил и хотя бы малейшей возможности сопротивляться.

Умирать закованным рабом, брошенным на съедение хищникам!

«Ты сможешь… Давай, О’Хмара… ну, пожалуйста!.. Ради Кости…»

Запах зверя усилился. И вот над неподвижно распластанным телом беглеца, словно из ниоткуда, словно проявившись из воздуха, возникла лохматая черная тень. Заслонила солнце, склонилась, насторожив острые уши.

Резко пахнуло псиной.

Скавен с усилием приоткрыл глаза.

Огромная – больше всех, виденных им, раза в четыре – черная собака с искрящейся на солнце лохматой шерстью горой возвышалась над ним и изучала его каким-то странным, почти осмысленным взглядом.

«Морра… – отстраненно подумал Марк, почему-то мигом вспомнив приключение в Химкинском лесу. Сил после подземного ползания в оковах по-прежнему не находилось даже на то, чтобы шевельнуться, не говоря уж о том, чтобы попытаться как-то защититься от монстра. – Сейчас жрать будет…»

Жуткая черная морда монстра потянулась к бессильно распластанной меж его передними лапами жертве и шумно втянула подвижным блестящим носом ее запах. Облизнулась, свесила набок меж страшенных зубов длинный розовый язык, дохнула в лицо жарко, душно…

– Меня… нельзя есть… – еле шевеля губами, пробормотал скавен. – Я должен… спасти друга. Костя… мой… друг…

Последнее, что он увидел и услышал перед тем, как в очередной раз потерять сознание, как чудовищный зверь поднял голову, и воздух огласился громким басистым лаем.

«Стаю зовет… жрать…» – прошелестела мысль, и Марк наконец окончательно провалился в спасительное черное ничто без звуков, запахов и мыслей.

Глава 24. Баба-Яга

Бывшее здание ОВД на Сеславинской недалеко от Горбушки

Тусклое пятнышко холодного голубоватого света проявилось из тьмы небытия, просочилось сквозь ресницы, затрепетало под веками, настойчиво призывая очнуться и открыть глаза.

«Это меня уже съели, и вот я… вернее, моя душа сейчас летит… а куда она летит?.. Что-то там взрослые, кажется, говорили про туннель со светом в конце?.. Надо же – и там туннель, прямо как у нас, в метро… И свет такой… звездный…»

Мысли текли медленно и бесцветно, как время, заполненное вынужденным ничегонеделанием. Куда-то исчезли все эмоции и ощущения – даже разрывающая грудь жгучая, до слез, обида на то, что погибнуть довелось вот так рано, беспомощно и бездарно.

Наверно, и правда – тому, кто уже умер, больше нет никакого дела до земных страстей и эмоций.

Марк тяжело вздохнул и медленно открыл глаза, заранее пытаясь смириться с тем, что он может увидеть.

Однако увиденное совершенно не оправдало его ожиданий!

Скавен с изумлением обвел глазами место, в котором обнаружил себя. Это была небольшая полутемная комната с заложенным кирпичами оконным проемом и весьма скудной обстановкой. Стол, пара стульев, какой-то шкаф… и узкая, пружинящая софа, на которой, собственно, и лежал сам Марк!