Паутина миров(СИ)

"Какой он у меня!" - восхитилась Лора между делом.

- Надо быстрее попасть в церковь! - торопливо заговорила Лариса. - Не было бы поздно.

- Зачем? Мы же уже за оградой.

- Ты не понимаешь, Сашенька, - терпеливо объясняла Лариса. - Если бы сейчас не было туч и дождя, то ещё светило бы солнце.

- И, что?

- Милый, ты, что Гоголя не читал?

- А при чём здесь Гоголь?

- "Вий" помнишь?

- Помню.

- Ты думаешь, Николай Васильевич эти события из пальца высосал?

- А ты считаешь, он стал их свидетелем?

- Не думаю. Однако я уверена, что определённые правила существуют, даже если их наука не признаёт.

- Что ты имеешь ввиду?

- Я убеждена, что существует раздельно время сил добра и сил зла. И эти времена не пересекаются. Днём властвует добро, ночью - зло. И ничего поменять нельзя. По крайней мере, в таких местах, как наше. Пока солнце не зашло, мы в безопасности, и ты ведь видишь, они на нас не нападают, только пугают. Но, как только солнце зайдёт, нам станет очень нелегко.

- И, что тогда случится?

- Кладбищенские кресты их вряд ли остановят. Единственное наше спасение - старая церковь. Это священное намоленное место. Туда они не посмеют войти.

- Но в "Вий"...

- Сашка! Не воспринимай всё буквально. Если надо, то и круг заколдованный нарисуем, а пока побежали к церкви

- Хорошо, красивая моя, ты меня убедила!

- Спасибо, мой милый!

Когда они побежали к церкви, нечисть у забора недовольно загомонила. На этот гомон явилась огромная чёрная курица, и, стоя у ограды, смотрела на Алекса долгим ненавидящим взглядом.

"Не дай бог ей в лапы попасться!" - подумал Александр Сергеевич.

"Ничего, в церковь она не сунется!" - успокаивала себя Лариса Петровна.

Со времени их последней встречи, курица отъелась, растолстела, располнела и разжирела, став раза в полтора больше, мощнее и крупнее. Думать о том, что произойдёт, если эта чёрная дьяволица клюнет Ранецкого в голову, совсем не хотелось.

А у курицы на спине сидел ворон, у которого, после меткого Сашкиного выстрела резко пошатнулось здоровье, у него парализовало оба крыла, он еле передвигал лапами, и страдал приступами птичьей эпилепсии. Передвигался он на спине у чёрной курицы, либо его перевозили кентавры. Короче - инвалид!

Церковь постепенно ветшала и разрушалась. То, что оказалось не по зубам пламенным ленинцам, сотворило время, лишний раз доказывая, что перед ним любые намерения и нетленные мировые идеи меркнут, мельчают, и выглядят достаточно убого, даже будучи вооружённые фундаментальными теориями, классовым самосознанием, и диалектикой мышления.

Стены разваливались. Размытые дождём и тающим снегом, а затем высушенные солнцем, они постепенно вспучивались и трескались. Старая, ещё царских времён штукатурка отслаивалась, а затем отваливалась, оставляя проплешины и язвы, в которых селилась всякая живность, откладывала там яйца, плодилась и гадила, от чего язвы увеличивались, а проплешины росли, разрушая стену, и уничтожая церковную роспись.

Клочья грязной пыльной паутины с вкраплением тел высушенных насекомых, шершаво топорщились по углам бесформенными кучами, свисали волосатыми гроздьями с капителей, упруго лохматились на стыках.

На полу, вперемежку с битым кирпичом, обвалившейся штукатуркой, и рухнувшими балками, имелся и современный мусор: винно-водочные бутылки и пивные банки, пластиковая тара и пустые пачки сигарет, старые газеты и полиэтиленовые пакеты.

А возле загаженного птицами подоконника, на торчащем обломке рамы, словно символ современности или неудачная реклама о необходимости предохраняться, пыльным перекрученным жгутиком, почерневший, словно шнурок висельника, колыхаемый лёгким сквозняком, болтался иссушённый временем и одиночеством презерватив.

- Ой! Прости, Господи! - воскликнула Лариса, увидев резиновый жгутик, и быстро перекрестилась. - Что ж за люди!

- Люди везде одинаковые.

- Как же это объяснить?

- Воспитание!

Гроза разбушевалась не на шутку. Раскаты грома сотрясали стены, а каждый следующий удар казался громче предыдущего. В пределах же самой церкви, хоть и полуразвалившейся, и с обрушившемся куполом, срабатывал ещё сохранившейся акустический резонанс, от чего гром внутри звучал ещё внушительнее, чем снаружи. После очередного залпа стены дрожали всё сильнее, чернота трещин вибрировала, от чего казалось, что они становились шире и протяжённее, вздувшаяся штукатурка мелко дребезжала, вспучивалась ещё более, а потом, после очередного раската, надламывалась, переставала дребезжать, и, шелестя, обваливалась, соскальзывая по стенам вниз.

Алекс снял куртку, вывернул её наизнанку, и, заложив плоский камень у стены сухими досками, застелил его сверху курткой.

- Садись, Лора! В ногах правды нет.

- А ты, Сашенька?

- Будем по очереди сидеть, - успокоил Ранецкий Ларису Петровну, - ночь нам длинная предстоит.

- И то верно! - согласилась женщина.

Сашка набросил ей на плечи свой охотничий плащ, и Лариса, сморённая нервными переживаниями, забегами и преодолениями препятствий, мгновенно уснула, прислонившись к сухой стене. Ранецкий же закурил, и приготовился ждать.