Паутина противостояния

Назар тяжело дышал, мокрые пряди волос прилипли ко лбу. Дита, цеплявшаяся за его плечо, выглядела не лучше. Оба едва стояли на ногах и вряд ли слышали царящий вокруг гвалт.

Все вопросы уместились в одном коротком слове:

— Как?!

В глубине зрачков музыканта тлел красный отсвет боли, но эта боль была целительной.

— На кураже, Захар, на одном кураже! Руки деревянные… двадцать пять лет не играть! Дита…

Ее ответный взгляд сиял хмельной, невозможной радостью. Моряна переживала триумф и сама не верила, что все происходит наяву.

— Я никогда так не боялась, — сказала она просто.

— Да и я тоже… — Назар перевел дыхание, — и выступать не хотел, не собирался, но ты…

— Давай больше не будем об этом вспоминать, — моряна поднялась на цыпочки, высматривая что-то поверх голов. — Там мои сестры. Я вас оставлю на минуту, вам, наверное, надо поговорить?

Епископ благодарно кивнул: от него не укрылось, с какой неохотой альтист и танцовщица отстранились друг от друга.

— Знаешь, она заявилась ко мне домой, — Назар склонил голову, провожая девушку взглядом. — И много чего наговорила, пока я размышлял, как бы выдворить ее восвояси, и с чего ты, во имя Спящего, рассказал ей… Она уговаривала, требовала… Кричала на меня. Камита поступила бы так же, и это хуже всего — они так похожи! Я обещал сыграть для одной женщины, а сыграл для другой… Я предатель?

— Нет… Ты нашел свою месть?

— Я нашел гораздо больше — я нашел ее, Захар. — Музыкант смотрел, как черноволосая девушка с охапкой цветов идет через расступающуюся толпу. — Вернее, она меня нашла. Но и отомстил тоже, потому что… снова играть «Танец миражей» было самой лучшей на свете местью.

Тайный Город

Люди

Екатерина Юсупова, Рамиль Юсупов

Точка невозвращения

Земля. Теплая, родная земля.

Виталий любил землю столько, сколько помнил себя. Сырую, из босоногого сельского детства, сероватую неприветливую — из чужих городов и сухую, словно больную землю города, в котором жил сейчас. Земля — всегда жизнь.

Небо — тоже жизнь. Но другая.

Впервые Виталий по-настоящему почувствовал небо на борту старенького МИ-6, который, недовольно пофыркивая, поднимал их, новоиспеченных десантников-разведчиков, в бездонное украинское небо. Чтобы потом выплюнуть хрупкие фигурки в колючий тугой воздух. Виталий любил прыжки. Но не за возможность безвольным кулем повиснуть под куполом парашюта, а за те двенадцать минут, что неказистая, похожая на беременную бегемотиху машина плавно отрывалась от бетонки, натужно кряхтя, взмывала в небо, чтобы заскользить между облаков. В эти минуты Виталий чувствовал себя по-настоящему счастливым.

И поэтому ни у кого не вызвал удивления тот факт, что, отслужив в армии, Виталий отправился учиться на пилота, а после устроился на работу в «Авиа Транс».

Не вызвал. Но если бы Виталия спросили, за что он любит небо, ответа он не нашел бы. Может, за бездонное оглушительное спокойствие? Или за сухое потрескивание изморози на «тушкиных» элеронах? Или за редкую возможность проживать каждый день «с нуля». Один рейс — одна жизнь.