Паутина судьбы

– Не подруга, а любовница, – каким-то скрежещущим хрипом перебила хозяйку дама в плаще, все еще направляя пистолет на Морхинина.

Он вышел на лестничную площадку и, спустившись на четыре этажа, присел на ступеньку. «Ну и времена настали», – увидев в бане голого негра, сказала дочь персидского царя»… «В милицию заявить, что ли? – думал он, стараясь унять гнусную дрожь. – Только что мог получить пулю от лесбиянки, чего явно не хватало для завершения литературного успеха».

Попытка иронизировать при этаком убийственно-забавном положении не очень ему помогла. Чувствовал он себя прескверно. Наконец вышел из подъезда, потащился домой. Ругался по пути и сам себя попрекал: «Нет, брат, это тебе предупреждение, неуемный ты грешник, старый волокита… Есть у тебя Тасенька, хорошая, милая, заботливая. Вот и люби ее. Пора дурь-то из башки выбросить».

Несколько дней Морхинин раздаривал в Неформатной группе своего «Карпини». Потом настала очередь редакции газеты «Московская литература». Там Микола Лямченко собрал небольшое общество своих приятелей – прозаиков и поэтов, которых Морхинин поил водкой и самодовольно вручал им новый роман с дарственными надписями. После чего Лямченко провозгласил официально:

– Даю тебе рекомендацию в члены Союза писателей. Еще одну возьми у какого-нибудь мэтра – не у чиновника вроде нашего Лебедкина, а у настоящего писателя. Наведайся-ка к главреду журнала «Столица» Волосатову Сергею Ивановичу. Хороший писатель. Мужик культурный, да еще сидел за христианские убеждения. Из-за этой отсидки власть имущие его уважают как пострадавшего от тоталитаризма.

– Вообще-то кому нужно это членство? – сказал презрительно критик Селикатов. – Раньше была могущественная организация. Была литературная жизнь. Пусть под контролем идеологии, но все талантливое, яркое, неординарно обязательно отмечалось. Член Союза писателей имел массу льгот, издательство «Совпис» делало предпочтение для членов Союза… А ныне кроме чиновников, которые сдают оставшуюся площадь в аренду разным агентствам и устраивают творческую показуху, больше ни шиша, – Селикатов небрежно махнул рукой.

– Ты не прав, Борис… – Лямченко валял дурака (Селикатова звали Петр). – Помните, как на заседании еще не разгромленного Верховного Совета один государственный старик сказал другому старику, будущему президенту России, приготовленной на заклание: «Ты не прав, Борис!» Вступай в Неформатный Союз писателей, Валерьян. Солидно!

Морхинин поехал на Арбат в редакцию толстого журнала «Столица». Ее главный редактор Волосатов был нервный болезненный человек, формально возглавлявший журнал, но старавшийся не тратить здоровье на словесные баталии среди молодых сотрудников. Морхинин подарил Волосатову свои романы, извинился, что они не православно-патриотического содержания. Но бывший ЗК за веру Христову только улыбнулся и написал ему рекомендацию.

А наш герой засел за следующий роман, в котором при наличии усмешливой сатиры решил отразить свое пребывание на оперной сцене. Вспомнились вихри оркестрового тутти[4]

, пение несравненных кумиров, пылкая несвершившаяся любовь, отсутствие у него необходимой харизмы солиста; гастроли со знаменитыми, потрясавшими публику спектаклями… А жилось бедно, бесправно (как и подобает рядовому хористу), с вечными семейными заботами и странными случаями за расшитыми золотом бархатными кулисами. Кулис при огромной сцене было пять. Молодой певец решил, что в них ему места не нашлось. Роман свой Валерьян Александрович назвал «Шестая кулиса». Писалось ему легко, потому что молодость вспоминать приятно, даже когда она прошла в разочарованиях и преодолении житейских невзгод.

Тем временем Морхинин старался опубликовать и свои «удачные» повести: «Венусю» и «Сопрано из Шуи».

Заглянул как-то в высокое, многоэтажно-стекольное здание с бесчисленным количеством разнообразных фирм, где он еще при Союзе опубликовал в альманахе «Дружная библиотечка» свой исторический очерк «Дорохов» и получил под напором Толобузова имя «Пушкин». С тех времен (дореформенных или скорее пограничных) исчез альманах «Дружная библиотечка», и растворился где-то в капитализируемой Москве энергичный Толобузов.

Зато на одном из этажей Морхинин увидел поверх черной, обитой дерматином двери табличку «Поиск: приключения, фантастика, детективы» и проник за эту привлекательную дверь. За дверью – несколько больших листов бумаги, прикрепленных кнопками к деревянным рамам. Возле них с фломастерами и палитрой в руках громко спорили между собой трое мужчин, явно расходясь во взглядах на оформление нового журнала. Тут же, в сторонке, трудился за столом над редактированием груды машинописных рукописей серьезный человек, молодой, заморенный работой, но, кажется, решивший добиться для журнала «Поиск» долгосрочного и твердого существования.

– Мы приближаемся к двадцать первому веку, – с энтузиазмом говорил один из споривших. – Значит, в оформлении конструктивизм, абстракция, эпатаж, даже цинизм обеспечат благоприятное впечатление у молодежи. А это – наша публика.