Павел I

Император Павел, как я уже говорил, был искренним христианином, человеком глубоко религиозным, отличался с раннего детства богобоязненностью и благочестием. По взглядам своим это был совершенный джентльмен, который знал, как надо обращаться с истинно порядочными людьми, хотя бы они и не принадлежали к родовой или служебной аристократии. Я находился на службе в течение всего царствования этого Государя, не пропустил ни одного учения или вахтпарада и могу засвидетельствовать, что, хотя он часто сердился, ноя никогда не слышал, чтобы из уст его исходили обидная брань.[166]

Как доказательство его рыцарских, доходивших даже до крайности, воззрений может служить то, что он совершенно серьезно предложил Бонапарту дуэль в Гамбурге с целью положить этим поединком предел разорительным войнам, опустошавшим Европу. Свидетелями со стороны Императора должны были быть Пален и Кутайсов. Несмотря на всю причудливость и несовременность подобного вызова, большинство монархов, не исключая самого Наполеона, отдали полную справедливость высокогуманным побуждениям, руководившим русским Государем, сделавшим столь рыцарское предложение с полной искренностью и чистосердечием.

Кстати, о рыцарстве. Мне пришло на память несколько случаев, бывших в Павловске, летней резиденции Императорского Семейства. Их Величества находились в Павловске преимущественно весной и ранним летом, так как во время сильной июльской жары они предпочитали Петергоф на Финском заливе, где воздух был морской и более свежий. Павловск, принадлежавший лично Императрице Марии Фёдоровне, был устроен чрезвычайно изящно, и всякий клочок земли здесь носил отпечаток ее вкуса, наклонностей, воспоминаний о заграничных путешествиях и т. п. Здесь был павильон роз, напоминавший Трианонский; шалё, подобные тем, которые она видела в Швейцарии; мельница и несколько ферм наподобие Тирольских; были сады, напоминавшие сады и террасы Италии. Театр и длинные аллеи были заимствованы из Фонтенбло, и там и сям виднелись искусственные развалины.

Каждый вечер устраивались сельские праздники, поездки, спектакли, импровизации, разные сюрпризы, балы и концерты, во время которых Императрица, ее прелестные дочери и невестки своей приветливостью придавали этим развлечениям восхитительный характер. Сам Павел предавался им с увлечением, и поклонение женской красоте зачастую заставляло его указать на какую-нибудь Дульцинею, что его услужливый Фигаро или Санчо-Панса (Кутайсов) немедленно и принимал к сведению, стараясь исполнить желание своего господина.

Однажды на одном из балов, данных в Москве по случаю его приезда в 1798 году, Император был совершенно очарован огненными черными глазами девицы Анны Лопухиной, Кутайсов, которому Павел сообщил о произведенном на него впечатлении, немедленно же рассказал об этом отцу девицы, с которым и был заключен договор, имевший целью пленить сердце Его Величества.

«La troupe doràe» (златое войско), как Император называл нас, офицеров Конной гвардии, ввиду нашей элегантности и цвета наших мундиров, ярко-красных «tirant sur l’orange»[167], в качестве постоянных кавалеров павловских увеселений, вскоре узнали об этой любовной интриге, о которой мы стали болтать довольно свободно. Это скоро дошло до сведения Государя, вследствие чего полк наш некоторое время был в немилости. Впрочем, она была непродолжительна, так как девица Лопухина сама к нам очень благоволила и притом же две ее сестры вскоре вышли замуж за офицеров нашего полка: одна за Демидова, другая — за графа Кутайсова, сына шталмейстера. Анна Петровна Лопухина вскоре была пожалована фрейлиной и приглашена жить в Павловске. Для нее было устроено особое помещение, нечто вроде дачи, в которую Павел мог легко пройти из «Розового павильона», не будучи никем замеченным. Он являлся туда каждый вечер, как он вначале сам воображал, с чисто платоническими чувствами восхищения; но брадобрей и Лопухин-отец лучше знали человеческую натуру и вернее смотрели на будущее. Им постепенно удалось разжечь чувства Павла к девушке путем упорного ее сопротивления желаниям Его Величества, что, впрочем, она и делала вполне искренно, так как, будучи еще в Москве, она испытывала довольно серьезную привязанность к одному князю Гагарину, служившему майором в армии и находившемуся теперь в Италии, в войсках Суворова.