Павильон Дружбы

— Тогда дай хоть какое-то разумное объяснение тому, почему ты безвылазно околачиваешься у нас в Павильоне. Что, молчишь? То-то и оно. Тебя просто убрали в ящик, Колло, от греха подальше. Учитывая все твои лионские подвиги, выходки на заседаниях Конвента и прочая, и прочая, несть им числа. Припрятали до нужного мгновения, а в умении угадывать подходящий момент и бить насмерть вашему Максимильену не откажешь… Смотри, это не за тобой?

— За мной, — Колло, прищурившись, вгляделся в остановившийся за решеткой фиакр и его седока. — Бийо притащился.

— Вот и пусть он тебя заберет и присмотрит.

Либертина не слышала этого разговора, но догадывалась, о чем говорили двое в саду, прежде чем разойтись — Колло размашистым шагом зашагал к калитке и запрыгнул в поджидавший экипаж, Фабр вернулся к Павильону. Ее всецело занимало грядущее событие: барышня Фрей, с которой она подружилась, завтра выходила замуж! Неважно, что не будет красивого венчания в церкви и поездки в открытой коляске по городу, а будет всего лишь церемония записи в книге актов гражданского состояния, зато вечером состоится настоящий ужин с танцами и маскарадом! Ей, Либертине, досталось из дворцовых гардеробных уцелевшее платье придворной дамы — с кружевами и лентами, пышными юбками на обручах и самую малость обтрепавшейся золотой вышивкой. Она даже растерялась немного, разложив эту роскошь на своей узкой кровати и призадумавшись над тем, как влезть в это сооружение.

Из Тюильри притащили стол — длинный, узкий, составляющийся из нескольких частей, накрыв его бывшими бархатными шторами с лилиями Капетов. На Скале живописно расставили свечи и факелы, и когда под вечер новобрачные и гости вступили в распахнутые двери Павильона, навстречу им приветственно грянул хор и выпорхнули амуры с крылышками.

По правде говоря, Либертина и сама не отказалась так выйти замуж. Жаль, пока ей никто не предлагал. Она рассаживала гостей по местам, раскланивалась, смеялась — потому что все вокруг казались ей лучшими друзьями и самыми близкими людьми в мире. А Колло не появился, что было только к лучшему — от него точно не пришлось бы ждать ничего хорошего.

Вечер катился своим чередом — с тостами за здоровье молодых и процветание Республики, шумом и легкомысленной болтовней. Либертина впервые увидела вблизи Отца Нации, Жорж Жака Дантона, поразившись его зверообразной, пугающей внешности, грубоватой физиономии с оспенными отметинами, и громоподобному голосу — когда он поднялся с бокалом в руке и вострубил, хрустальные подвески в люстре задрожали, сталкиваясь и еле слышно звеня. Как Либертина не старалась вникнуть в смысл его речи, в памяти остались только отдельные фрагменты, выраставшие, подобно скалам в океане, из пены многословия. Однако речь загадочным образом воодушевляла, после нее хотелось немедленно куда-то бежать и что-то делать, дабы мир немедленно, прямо завтра изменился к лучшему…

— Такую бы энергию — да в более подходящее русло, — хмыкнул Эро, одной фразой сбив торжественный настрой. — Жорж, мы ведь на свадьбе, а не на заседании. Прибереги свое красноречие для более подходящего случая.

После этого в памяти Либертины все смешалось — может, из-за того, что она вслед за всеми выпила полстакана вина за здоровье молодых, и в голове у нее непривычным и радостным образом зашумело. Она помнила, как отплясывали гости, помнила чей-то резкий смех, и то, что из-за ширмы вытащили старый клавесин и усадили за него Суламиту. Инструмент из дворца не подходил для исполнения бодрых революционных мелодий, новоиспеченная гражданка Шабо заиграла нечто медленное, тягуче-плавное — и остановившийся рядом с Либертиной Фабр окликнул ее: «Юность, сделаешь мне одолжение?»

Маленькая танцовщица вскочила с такой поспешностью, что зацепилась юбками за ножки стула. Они танцевали под хлопки, выкрики и свист, сплетая привычную вязь положенных фигур, Либертине порой удавалось заглянуть в глаза партнера — смеющиеся, какие-то шальные. У нее кружилась голова, она на удивление ясно осознавала — позови Шиповник ее сегодня за собой, она не просто пойдет, побежит, придерживая юбки и теряя туфельки, как Синдерелла из сказки. Не задавая вопросов, не требуя ничего взамен, довольствуясь только тем, что Фабр наконец уделил ей внимание.

А потом к ним приблизился Сешель — оживший призрак старого дворца и сгинувших времен, с легкостью вступивший в созданный ими круг, не разорвав его, но став третьим, и Либертина вздрогнула — невесть отчего, невесть почему. Это было всего лишь еще одно представление, старинный танец, в котором она, вычурная нарядная игрушка, переходила от одного кавалера к другому, едва касаясь кончиками пальцев протянутых ладоней. Ей хотелось, чтобы Лина поскорее доиграла пьесу до конца, чтобы наваждение отпустило ее, но клавесин все выводил капризную, дразнящую мелодию. В галантном танце на троих вроде бы не было ничего непристойного или вызывающего, всего лишь какая-то лукавая недоговоренность, которой Либертина не понимала, не могла понять, но которая заставляла ее чувствовать себя лишней.