Павильон Дружбы

Она вздохнула с облегчением, когда наконец прозвенели финальные аккорды, и трио исполнителей, не сговариваясь, поклонилось аплодирующим зрителям.

— Этих двоих на гильотину, причем немедленно. Чтобы не разлагали наш добрый и кроткий народ одним своим видом, — вынес приговор Дантон. — Горбатого, комедианта и аристократа исправит только могила. Девицу — в исправительный дом, перевоспитываться, и потом срочно выдать замуж. Может, она еще не безнадежна.

— Вы жестоки, как всегда, — изящно отмахнулся Сешель, сморщив тонкий, острый носик. — Здесь не умеют ценить настоящее искусство. Эглантин, пошли отсюда. Пусть и дальше прозябают в своем невежестве.

Они вышли на террасу Павильона, прихватив с собой по бутылке и перешучиваясь. Настоящий аристократ и поддельный, столько раз побывавший в обликах многообразных маркизов и графов, что сыгранные роли стали неотъемлемой частью его характера и манеры поведения. Либертина посмотрела им вслед и, как привязанная, шагнула следом — незаметно выскользнув через одну из боковых дверей.

В парке было темно и промозгло, маленькая танцовщица поежилась в своем нарядном открытом платье, запоздало пожалев, что не захватила шаль. Огляделась, пытаясь понять — зачем ее вообще понесло сюда, на холод, из теплого, заполненного светом Павильона? Фабру и Эро нет до нее никакого дела, они вышли потолковать о чем-то своем и сейчас вернутся… Только вот где они?

Ей пришлось прищурится, а потом изумленно заморгать — в попытках осознать увиденное.

Парочка стояла под старым раскидистым каштаном, почти неразличимая в качающихся тенях и длинных полосах света, лившихся из окон Павильона Дружбы. Обнявшись и прильнув друг к другу — но обнявшись совсем не так, как это полагалось бы верным соратникам и единомышленникам, а так, как более подходило бы влюбленным в сцене тайного свидания. С запрокинутой назад головы Эро свалился его неизменный парик, завитой и обильно напудренный, и стало видно, что у него светлые волосы — короткие, густые и аккуратно подстриженные. Они целовались — с жадным, нетерпеливым исступлением, словно от этого немудрящего процесса зависела их жизнь или смерть, Эро обнимал чуть более рослого Фабра за шею, и светло-голубой шелк его камзола мерцал в темноте, как вода в подмерзающей лужице.

Либертина прикусила губу. Не то, чтобы они никогда не слышала о подобных отношениях между мужчинами, в Театре Наций до нее доходили сплетни о том, что между таким-то и таким сложилась уж больно нежная дружба… Но слушать чью-то болтовню и наблюдать своими глазами — как выяснилось, две большие разницы.

Пара нехотя разомкнула объятия, Фабр что-то сказал, Сешель, подумав, кивнул. Либертина вовремя юркнула за колонну, разглядела, как они уходят по темной аллее, держась рядом.

Наверное, она должна была возмутиться увиденным и проникнуться к Эглантину и его приятелю глубочайшим отвращением. Но Либертина просто не могла возненавидеть того, к кому успела привязаться и в кого исподволь, незаметно для самой себя влюбилась. Она чувствовала себя обманутой и разочарованной, невесть каким чувством догадываясь: у Фабра и Эро де Сешеля куда больше общего, чем у Фабра и его мимолетных подружек. Или у Фабра и Колло… Интересно, что учинил бы скандалист Колло, доведись ему стать свидетелем подобной сцены? Уж точно, не стал бы спокойно стоять и смотреть, как давний знакомец удаляется в компании другого…

«Они вернутся, — заклинанием повторила про себя Либертина, приоткрыв дверцу и юркнув обратно, к теплу, свету и дружеским голосам. — Они скоро вернутся. Они взрослые люди и поступают так, как считают нужным. Если им нравится быть друг с другом — это их дело и их выбор…»

Все так, все правильно, только отчего же ее трясет?

В Павильоне меж тем что-то произошло. Мерный шум дружеских бесед затих, не играла музыка и никто не танцевал, и в огромной светлой зале звучал единственный голос. Звонкий и ясный, он безжалостно вонзался в растерянную тишину — упругий рапирный клинок, поймавший лунный свет в удушливой тьме парковой аллеи.

— …Что есть спокойствие? Спокойствие — это смерть. Что есть революция? Революция — это жизнь. Как застойный пруд превращается в загнивающее, зловонное болото, так и общество без развития, без движения, без борьбы становится похожим на боязливого дряхлого старца, влачащего наполненные тоскливым страхом дни в своей лачуге или, равно, во дворце. Но не такова наша судьба! Не тлеть, но пылать — вот наш выбор! Кто хочет жить, а не гнить — должен встать, должен взять в руки оружие, ибо сама Смерть бежит того, кто смело идет ей навстречу. Да, дорога к свету трудна, болото держит крепко — но так, и только так, в борьбе, грязи и крови, теряя верных товарищей, убеждая слабых и уничтожая предателей, мы из тьмы и невежества шагнем в новый, лучший мир!..

— Что случилось? — Либертина углядела впереди широкую знакомую спину Шабо и вцепившуюся ему в локоть Суламиту в белом облаке кружев, метнулась к ним, шурша нелепыми старорежимными юбками. — Что, что такое?

— Камиля несет, — зло буркнул бывший монах ордена капуцинов.