Pavor Nocturnus

Он стал вычищать грязь из-под ногтей и напевать мелодию, словно нисколько не сомневался в своей афере. Я надеялся, что доктор в тайне вызывает охрану или что номер окажется несуществующим, отчего и переживал: как бы в следующий миг на него не направили пистолет. Между тем гудки связи отзвучали в трубке телефона, а на другом конце линии раздался голос. Улыбка мужчины в свитере росла пропорционально тому, как доктор краснел, выслушивая явно гневную речь, запинался и неловко извинялся. Наконец он сбросил звонок и некоторое время безмолвно от унижения смотрел в окно.

— Допустим, — сказал он хриплым голосом. — И зачем вы здесь?

— Дело в том, что около месяца назад из вашего отделения сбежал пациент. Нет-нет, я вас ни в чем не обвиняю, не подумайте — это и правда не ваша вина. Недавно известная всем фармкомпания выпустила новый препарат… Он же поступил и в ваше отделение, так?

— Верно, но это тут причем?

— Как выяснилось, он не проходил клинических испытаний. Я имею в виду, не только на людях, а вообще в принципе. Думали, никто не узнает, раз психиатрия… Короче, агрессия этого пациента, Мэда Кэптива, — это просто побочное действие таблеток.

— Что за чушь, простите меня! Препарат получали многие больные, но этот случай единственный.

— Кому, как не вам, знать, что медицина непредсказуема. У одного есть, у других нет. У кого-то сразу, у других никогда. А мы здесь, чтобы убедиться в этом, и защитить всех, если новые случаи все-таки будут… Лучшее лечение — профилактика, не так ли, доктор? У полиции полным-полно забот, и они не будут дежурить в больнице целые сутки. А мы — будем. Вам не понравится, но скажу сразу, что вход и выход из здания запрещен всем без исключения до завтрашних 8:00 утра.

— Да как вы… Это же полное нарушение прав человека!

— Док, по-моему, вы не понимаете масштаба угрозы, — сказал мужчина особенно низким, рычащим басом. Терпение его накалялось. — Мэд Кэптив убил санитара, если вы помните. И спокойно себе сбежал. Точно: еще и сожрал кучу детей за месяц. Один! А теперь представьте своим ученым умом, что будет, если все эти последствия умножить на, скажем, тридцать… Поэтому мы как раз сохраняем ваше право: право на жизнь.

— Хорошо, хорошо, я ценю это, но… к чему такие меры для сотрудников?

— Любая новость разлетается по городу в среднем за двадцать минут. Не нужно зря волновать народ. Пока что ничего не случилось, и мы надеемся, что не случится, но кто его знает. Или хотя бы случится, но не выйдет за пределы этих стен. Кстати, по этой же причине всем в здании нужно будет сдать мобильные телефоны, у кого имеются. Стационарные мы отключим сами.

— Немыслимо, просто немыслимо… А вас тоже зовут nomina sunt odiosa? — обратился он к Бенедикту Савве, поскольку тот ни разу не поучаствовал в разговоре.

— О нет-нет, я не агент этой группы… Меня зовут Билл, адвокат. Для судебного процесса над упомянутой компанией я должен зафиксировать состояние пациентов на сегодняшний день. Понимаете ли, один человек или толпа — это совершенно разные с юридической точки зрения обстоятельства. Оттого и просим вас позволить нам осмотреть ваших самых… активных пациентов. Могу лишь обещать, что не заберем много времени и не потревожим их.

— Что ж, это меньшая из всех просьб за сегодня…

— Вот и чудненько, — сказал мужчина в свитере и направился к двери.

Тот факт, что мой отец представился адвокатом с вымышленным именем, обездвижил меня своей нелепостью, и я очнулся, когда все в комнате уже двинулись к выходу. Мне пришлось бежать во всю прыть, не заботясь о скрытности и бешено думая о любом возможном на тот миг укрытии. Как славно, что тотчас же передо мной в комнате досуга с разбегу прыгнул в одно из кресел возле журнального столика… маленький мальчик. Мне все более верилось в собственное безумие, однако галлюцинация это или нет, он подсказал мне, что делать, и я последовал его примеру. Это уже после всего я понял, что заросли хлорофитума отлично скрывали нас от разбойничьих глаз, как тигров в тропических джунглях. И только благодаря этой удивительной хитрости нас не заметили, и можно было выдохнуть, успокоив ритм гудящего сердца.

Я попытался рассмотреть мальчика, но цветочный горшок на столе так совершенствовал соседнее укрытие, что я с трудом видел его на расстоянии вытянутой руки. Он разместился в продавленном сидении, как птенец в гнезде, и лишь растрепанные волосы на темени виднелись выше подлокотника. Уж не мерещится ли мне… не новое ли это доказательство… Быть может, вся эта гремучая смесь образов и событий — лишь часть нездорового спектакля души?

— Не смотри, а то выдашь! — прошептал мальчик, когда я выдался вперед, чтобы обогнуть взглядом массивное растение.

— Рядом никого нет.

Тем не менее я осмотрел комнату: складки этого флорариума, как выяснилось, могли таить в себе детей.

— Обещай, что не сдашь.

— Я не стану рассказывать о тебе, — сказал я, мысленно добавив: по меньшей мере, пока не уверюсь в твоей реальности.

— Хорошо.