Pavor Nocturnus

И мы продолжили сидеть в мерной тишине. Лишь спустя минуту мальчик зашевелился, медленно являя мне напряженные, почти у переносицы брови, беспокойный взгляд, направленный вглубь мыслей, и подвижные сухие губы, которые то морщились влево, вправо, то собирались в пучок посередине. Сколько же серьезных раздумий виднелось на юном лице — быть может, он решал, посвящать ли меня в свои тайны, или же размышлял над известными ему одному вопросами.

— Откуда ты? — заговорил я.

— Оттуда.

Сидя теперь на краю кресла, он указал прямо, словно одного направления мне было достаточно для понимания. Наверное, в здании есть и детское отделение, а он вбежал сюда, охваченный игрой в прятки или чем-то подобным. Однако он не выглядел больным, да и какие душевные напасти могут поразить детей, мне было неизвестно.

— Почему ты здесь?

— Прячусь.

— Это мне прекрасно понятно. Я имею в виду, здесь — в этой больнице.

— Меня просто пока некуда деть.

— Как это понимать? Больница уж точно не приют.

Он вдруг обратил на меня тоскливый, полный отчаяния взгляд, точно я сказал нечто обидное.

— Я хочу сбежать, но там внизу двое. Если бы ты отвлек их, то я бы прошмыгнул как-нибудь… Можешь помочь?

— О нет, о подобном и речи быть не может! Это физически затруднительно, а сейчас, вероятнее всего, невозможно… И почему из всех доступных шалостей ты выбрал самую небезобидную?

— Ничего это не шалость: я хочу увидеться с Кэрол, моей сестрой!

— Почему она сама не придет к тебе?

— Она тоже в больнице.

— Здесь?

— Нет. Не знаю… — Мальчик заметил мое неприкрытое удивление и добавил: — Нас разделили, когда забирали из приюта. На мне ни царапинки, поэтому меня сюда. А Кэрол поранила живот, это уже серьезно, я думаю.

— В таком случае, мне кажется глупым покидать больницу. Предположим, у тебя получится, но куда ты направишься, не зная, где она? Намного разумнее будет остаться здесь, где врачи сообщат вам друг о друге.

— Но они не говорят. А я волнуюсь! У меня больше никого не осталось…

— Представь, как она забеспокоится, узнав, что ты сбежал и находиться невесть где. Лучше этим поступком ты ей точно не сделаешь.

Некоторое время он напряженно обдумывал мои слова, после чего согласился и бессильно откинулся на спинку кресла — взрослый, рациональный довод, казалось, выжал из него все необдуманное ребячество, а вместе с тем и силы.

Правильней всего было бы рассказать о мальчике санитарам, но я дал ему слово, какое должно держать даже перед ребенком. Вместо того я пообещал себе самолично присмотреть за ним: со мной он не примется вновь за бегство (неизвестно, что те бандиты могут сделать с ним) и исключит иные глупости. К тому же, мне все равно нужно было ждать врача на этом самом месте, но главной же причиной была… видимо, скука: точно, провести время с ним намного приятнее, чем с нездоровыми товарищами по палате!

Одновременно с мыслями, как нам обоим скоротать время, я приметил книжный шкаф в углу комнаты. На мгновение это показалось чем-то диковинным, отдаленно знакомым, и я вдруг представил, как давно не держал в руках книгу. Как горько — не просто не читал, а даже не листал, хотя бы на минуту притворившись образованным человеком! Я подошел к полкам и внимательно изучил ветхие корешки: Джек Лондон, Жюль Верн, Стивенсон, Дефо, Драйзер… В основном классика реализма и приключения, по ясной причине исключительно спокойные на сюжет. Большинство книг я читал в молодости, поэтому моя рука потянулась к незнакомому автору. Несмотря на любимую морскую тематику, книга оказалась написана десятилетием ранее, а значит не предвещала качества. Однако нужно учитывать, что я буду читать не один и не столько себе, а в юном возрасте услышать исполинов мира литературы все равно, что начать лыжное катание спуском с Эвереста.

Невидимое волшебство коснулось мальчика, когда я раскрыл книгу в кресле, вдыхая чудесный старинный запах: он вздрогнул от треска переплета, шелеста первых страниц, слегка наклонил голову… В следующую минуту мы уже стояли на палубе корабля во время яростной морской баталии; ох пусть это целиком и полностью словоблудие ради занятия времени, зато какие там сражения: лязганье шпаг, брызги соленой воды, взрывы пушек и неотъемлемая матросская брань — все это чувствовалось так ярко, что затмевало все вокруг. Лишь касания моего слушателя, когда тот перебрался через столик и разместился между мной и подлокотником, ненадолго возвращали в настоящее. Он спрашивал названия частей корабля, и я показывал их на картинках, а он восхищенно восклицал: вот это да, ух ты! Когда у меня иссохло горло, я предложил мальчику перенять роль рассказчика. Детские глаза заблестели ярче золота в солнечный день. С особой долей театральности он поднимал руку, если герой держал оружие, прижимал верхней губой к носу висячие листья цветка, изображая усы, и пародировал хриплые, пропитанные дымом и ромом голоса моряков. Признаться, я изрядно посмеялся от этой ребяческой легкости и частицы бесстыдности.