Печать мастера

— Хорошо. Вместе с тобой в группе всего три номера, которых мы на последних курсах будем обучать защите, если, конечно, сдашь все экзамены и дойдешь до конца обучения, — ещё одна мягкая доброжелательная улыбка. — Но для этого сейчас ты должен немного помочь мне, чтобы мне не пришлось ломать… защиту. Выбери воспоминания сам. Выбери, сконцентрируйся на нем и позволь мне посмотреть, тогда все кончится быстро и не больно, если… мне придется искать самому, то это будет долго и… болезненно, — менталист виновато сморщил нос. — Ты поможешь мне, Шестнадцатый… не причинять тебе боли?

У Косты похолодело в груди, но он твердо кивнул. Какие воспоминания им нужны? Он не готов делиться всем.

— Прекрасно, начинаем, — менталист хлопнул в ладоши — купол исчез, и кивнул второму менталисту. — Держи фокус на группу и трансляцию, я — передаю.

— Но Магистр сказал, я тоже могу покопаться в его голове…

— Я. Передаю, — доброжелательность из голоса менталиста исчезла, как будто ее сдуло ветром. — Ты работаешь слишком грубо. Начинаем.

Пара пассов руками — несколько плетений — линии вспыхнули воздухе, менталисты синхронно щелкнули пальцами и… Коста провалился в чужой взгляд.

— Смотри мне в глаза… вот так… хорошо… первое воспоминание — радость… — шептал голос менталиста где-то в голове Косты, — … радость… радость… радость… радость переполняет тебя… счастье… покажи мне… покажи сам… покажи… какая она, твоя радость… какая она…

Косты плыл на волнах чужого голоса, перебирая мысли — какая радость? Что для него радость? Когда он чувствовал ее в последний раз? Когда… когда… когда…

…алый цветок в небе отбрасывал красные сполохи на заснеженные ступени, обледеневшие настолько, что он скользил, пытаясь забраться повыше — одна покосившаяся ступенька, две, три… дверь. Очередная дверь за эту ночь — деревянная, с простыми железными заклепками. Вывеска над головой — старая, с облупившейся краской, покачивалась от ветра, скрипела и светилась — буквы сияли алыми отсветами воронки — «Лавка имперского мастера — каллиграфа Хо».

Он стучал тихо, не в силах встать и дотянуться до кольца — стучал замерзшими посиневшими пальцами, стучал тихо, безнадежно, не надеясь уже вообще ни на что…

…дверь распахнулась внезапно, он чуть не свалился внутрь, ткнувшись носом в чужие сапоги, пахнущие теплом, едой и самогоном… Черная фигура, залитая ослепительным светом, возвышалась над ним… — Чего тебе, малец?

… его затащили внутрь, скинули со стола все, чтобы — свитки полетели на пол, растерли самогоном и укутали в колючее шерстяное покрывало, сунув в руку пиалу, которая дымилась чаем…

— Пей, малец… пей… глотай же…

Он пил, захлебывался, зубы стучали по краю, одеяло кололось… из светло — желтой овечьей шерсти… с обожженным краем… он и не помнил такого… в очаге трещали дрова, и фигура великана напротив — в сером походном халате, с перевязью через плечо и серебристой толстой косой, спускающейся до пояса, казалась вся объятой золотистым светом огня…