Пейзаж с парусом

Мальчик рассмеялся.

— Я, знаешь, вспомнил, как меня начальник клуба на швертбот послал. Именно к тебе, не к другому… А теперь тебя ко мне — тоже специально, чтобы экипаж не распался.

— Гад он, твой начальник клуба, — незлобиво отозвался Воркун. — Что я не мастер спорта, так он меня обратно в часть не взял. А я, кабы не война, как пить дать мастером бы стал, может, и чемпионом! — И, уже взойдя на крыльцо, вдруг хлопнул мальчика по плечу, спросил: — А ты что это, Жека, меня в Ленинграде домой не приглашал? Стеснялся? А теперь, выходит, ничего, можно? Ну ладно, не дрейфь, скажи маманьке — кореша встретил. Скажи, кореш у тебя есть, какого никак нельзя мимо окон провести, понял!..

11

На похороны Дмитрия Игнатьевича Лодыженского пришло много сослуживцев по армии, даже два генерала; но больше было из гражданского министерства, где он стал работать, когда в шестьдесят седьмом году уволился в запас, так и не дождавшись генеральских погонов, и где через два года их получил — фигурально, конечно, по своему положению начальника управления, и об этом говорили в речах на коротком митинге в морге, а потом в крематории, в просторном зале со стеклянной стеной и с видом на благостно-зеленое пространство травы и опушку леска из молодых сосенок.

Травников набегался, оформляя положенные бумаги и заказывая похоронный автобус, гроб и венки, а теперь, в скорбное солнечное утро, все шло без него, как-то само собой — другие автобусы были заказаны не им, но приехали точно вовремя, и выступавшие сменялись по какому-то без него определенному порядку, и незнакомые люди деловито и в очередь несли венки. Ася все время держалась за руку, не отходила, а Оля стояла поодаль, рядом с Юлией. Травников слушал, как громко и торжественно говорят о покойном, и смотрел на дочь, на ее испуганное личико, а потом на строгое в печали лицо Юлии, и впервые с удивлением подумал, что Оля похожа на тетку: такой же выпуклый лоб, аккуратные, словно бы стремящиеся не быть замеченными нос и губы; а главное, волосы, обдающие лицо таким неуместным сейчас радостно-золотистым светом. На секунду он встретился с тревожным взглядом дочери и кивнул ей ободряюще, а потом подумал, что с Юлией не поговорил толком, хотя и отвечал на ее короткие и требовательные вопросы по телефону, когда она прилетела из Варшавы, на день раньше прилетела с какого-то там конгресса, вызванная мужем, но к ним на Смоленскую не пришла, встретились утром в морге, а там о чем говорить.

Подходили к гробу, громко зарыдала Ася; женщина в форменном пиджачке старательно запихивала цветы под крышку гроба, и они все не помещались, и наконец заиграла музыка, и отдельно от нее, в своем жестоком ритме сомкнулись створки на отделанном мрамором возвышении, опустошая его, и теперь уже в зале, казалось, не было ничего, кроме вечной зелени лесной опушки за стеклянной стеной.

Травников вел обессиленную Асю к своей машине и старался не потерять из виду дочь, крикнул ей, чтобы она ехала с ними, но Ася неожиданно твердым голосом приказала этим не заниматься, пусть едет с кем хочет, лучше бы он пошел к автобусам и пригласил всех на поминки; всех — и военных и из министерства. Травников покорно пошел к автобусам, вдруг вспомнив, что ко всем его хлопотам была еще ночь с расстановкой столов в двух комнатах, а прежде — беготня по магазинам и рынку, и теперь вот еще надо вытерпеть уйму людей в квартире, и горы тарелок, которые придется таскать на кухню, и толкотню Асиных приятельниц, которые сейчас там, на Смоленской, жарят и варят, чтобы все было по правилам и обычаям, но что самое нелепое — ждут. Откуда ждут и с чем?

Министерский автобус он, сев за руль, сразу обогнал, а черная «Волга» мужа Юлии с казенным шофером стремительно ушла вперед, вслед за машинами генералов; он ехал до дому один, не как туда — в колонне, и его не отпускала мысль, что поминки — это еще ничего, это само собой переживется, а вот два дельца для Лодыженских ему еще придется исполнить: расстегнуть «молнию» на кожаной папке, где все эти дни пролежало нечитаным заключение о рукописи тестя, и отдать Юлии так значительно, почти что с дипкурьером переправленный ей из ГДР пакет в черной плотной бумаге. С отзывом устроится, успокоил себя. Тут поторопиться надо только для Аси, только чтобы она не завелась — мол, даже этого он не смог вовремя сделать ради тестя, а с Шульцевым пакетом — так тут торопиться скорее всего и нельзя. Глупо торопиться.

Он столкнулся с Юлией в прихожей, она тихо распоряжалась, чего еще поставить на столы, на него даже не взглянула, и он уверился, что правильно решил: не надо сейчас о Шульце, не к месту.