Пепел и золото Акелы

— Погоди, что-то у меня в башке все кувырком, давай сначала, — хмуро проворчал майор.

— По-моему, все просто, — почти обиженно пожал плечами капитан. — Вот протокол осмотра места преступления. Тело находилось… тыры-пыры, восемь дыр, медицинское заключение — кожный покров на девяносто процентов обгорел… Характер внутренних повреждений свидетельствует, что потерпевший подвергался… Баллистическая экспертиза полагает, что выстрел был произведен сверху вниз под наклоном порядка сорок градусов, иными словами, в лежащего… Кстати, в протоколе осмотра места преступления есть интересная фишка: перед смертью потерпевший произвел один звонок со стационарного телефона…

— Кому, установили?

— Ты что, впервые замужем? На этих телефонных станциях такой бардак, что мама не горюй.

— Я бы приложил все усилия, чтобы установить, — поскреб затылок майор Кудрявцев. — Последний звонок перед смертью, это как исповедь. Хотя, там ведь полк пожарников прогарцевал, могли чего зацепить, обрушить. Может, и не было лебединой песни по телефону? Может, сам покойничек в агонии шнур этак простенько дернул?

— Может, и дернул. Давай не заморачиваться. Вот опросы свидетелей, то есть, соседей. Не видел, не слышал, никого не трогал, не привлекался.

— Под копирку написаны? — Юрий Витальевич хотел наклониться ближе к бумагам, но для этого пришлось бы водружать локти на грязнющий, весь в каких-то крошках и липких следах стаканов, капитанский стол. И майор побрезговал. Был майор одет в светлый, не дешевый, льняной костюм — жалко.

— Да нет, вроде. Участковый — молодой и старательный. Прочесал на совесть.

— А это что?

— Это уже опрос реального свидетеля. То есть тоже потерпевшей, но оставшейся в живых. То есть свидетеля. ПОКА. Дочка нашего Семена Моисеевича. Еще та краля. То ли она кем-то зашугана, то ли конкретно — истеричка, тургеневская барышня, чуть что, и в отключку. Шиш с маслом что толковое запомнила. Думаю добровольно-принудительно направить гражданочку на психиатрическую экспертизу.

— Ты, вообще-то, поосторожней, дров не наломай, как приятель советую. Это ж круг антикваров, одна почти семья, и народ интеллигентный. У каждого второго знакомые журналисты, а тем только дай наводочку. Вмиг твои следственные методы по «Комсомольским правдам» и «Новостям Петербурга» так распишут, что будешь счастлив по неполному служебному несоответствию из органов отчислиться.

— Ты считаешь?

— Я с этой антикварной сворой не первый десяток лет прею, здесь свои нюансы. — Майор посчитал, что достаточно напряг капитана, и тот больше к Соне не сунется. Для решения этой тактической задачи и появился майор в капитанском «офисе» — помочь «по-шефски» капитану в пыхтении над глухарем. Ради Сони и, не будем забывать, ради подробностей прежней жизни Сереги Ожогова, запрашивать которые через свое Управление в рамках московского шмона Кудрявцеву было не с руки.

— Ладно, отложим психиатрию на десерт. Все равно мне кажется, что красавица при делах.

— А она — красавица? — Нет, к сожалению майора, не успокоился капитан, и Кудрявцев начал изобретать добавочные аргументы, чтобы убойник отступился от дочки покойного антиквара.

— Ты ж ее у меня за столом видел, когда заглядывал.

— Надо было внимательней присмотреться.

— Думаю, еще насмотришься.

— Э, нет, я пришел тебе подсобить факультативно. А глухарей таких и у меня полный сейф. Так что, чем могу — помогу, но тонуть в твоем расследовании не собираюсь.

Оба невольно посмотрели на притулившийся в углу «мойдодыром из маминой, из спальни» небрежно, с потеками, выкрашенный грязно-коричневой краской внушительный сейф. Даже не сейф, а железный шкаф.

— С миру по нитке.

— С миру по Шнитке, получаются виртуозы Московского вокзала.

— Не понял.

— Проехали. А это что за бумажка? Кстати, ты б чайку заварил.

— Коллеги повадились и все пакетики расхитили. «И по камешку, по кирпичику растащили любимый завод». Давай лучше закурим.

— Мои?

— Нет, давай пойдем к генералу стрелять.

— Все-таки ты — клоун. — Юрий Витальевич небрежно бросил на стол мятую пачку «Аполлона».

Закурили. Капитан отодвинул подальше в сторону путешествующую по столу уже неделю чашку с недопитым кофе и утопшей мухой, и придвинул пепельницу с намертво въевшейся в стекло сажей.

— Так что это за серьезная бумага? — помяв виски и выпустив расплывчатое колечко дыма, небрежно поинтересовался Кудрявцев. — Э, да тут не одна бумага, а целая тетрадочка.

— Это как бы сборная характеристика на покойника. Я послал стажеров опросить твой антикварный народ, и интересная картина получается. Покойник был морально неустойчив, это — мягко говоря. Не в смысле извращений, наркоты или женского пола. Подлец он был законченный.

Дым сигарет всплывал к неестественно высокому потолку, а потом струился прочь, сквозь зарешеченное окно.

— Интересно. — Майор стал небрежно шелестеть страницами, — О, у тебя тут и Иван Андреевич Маринович, и Николай Карпович Быстрых, и Михаил Ильич. Знакомые все лица. Глубоко копаешь.

— Не брезгую. — Тихой радостью от похвалы засветилось лицо капитана, и шрам на губе проступил отчетливей. — Ты вчитайся!