— Это я. Ситуация под контролем. Он очень задергался, когда я начал развивать темы про личную месть и перевод стрелок… Про тайник с червонцами пропустил мимо ушей… Пробел в нумерации страниц заметил и, кажется, что то заподозрил… А на это очень советовал, «по дружески» советовал забыть… Подначивал, что я на собственную мобилу не заработал. Хвастался своей, на сиреневеньком шнурке носит, в вестибюле «Елизаровской» купил, подонок… Нет, продолжаем, сейчас вернется… Окурок?.. И вам того же.
Потом капитан, хотя и не был брезглив, обнаружившимся в ящике стола пинцетом разгреб в пепельнице свои безжалостно раздавленные окурки и поймал аккуратный окурок майора. Этот трофей нырнул в полиэтиленовый пакетик и спрятался в ящике стола. Когда майор вернулся, капитан вытягивал из оставленной пачки последнюю сигарету.
— Кстати, пока не забыл. — Юрий Витальевич тяжело плюхнулся на стул. — Я тебя просил материалы на одного паренька поискать. Пепел, он же Сергей Ожогов. — Майор тоже потянулся к пачке и нашел ее пустой. — Нет, ты все-таки курить чужие — большой акробат.
— Давно готовы. — Капитан из стола выудил дискету с чирканной-перечирканной наклейкой и положил на место отправившейся в пепельницу пачки. — И все-таки, как считаешь, личная месть или перевод стрелок?
В пять минут седьмого вечера по двери, охраняющей самую заповедную территорию острова Кижи, настырно заходил кулак. За бревенчатой оградой, наверное, вздрогнуло крестами и куполами знаменитое «русское деревянное зодчество»: собор, церквушка, колокольня и всякие там прочие постройки и пристройки. Ведь оно, зодчество, привыкло к боголепной тишине.
Дверь деревянного КПП открылась незамедлительно. В проеме нарисовалась фигура, мало совместимая с древнерусским духом здешних мест: иссиня-черные волосы, смуглая кожа инородца, нахально-пестрая рубаха навыпуск и надетая поверх жилетка. Особым вызовом смотрелись самоварно надраенные лакированные штиблеты, попирающие ветхий порог. Так и хотелось возопить: «Где вы, русые и синеглазые, с носами картошкой, в льняных косоворотках, опоясанных витым шнуром, где вы, в лаптях и онучах? Куда ты подевалась, Русь, и куда идешь… вернее, камо грядеши?»
— Я там свой зонтик забыл, — надменно сказал гражданин в панаме. Тот, что молотил в дверь. Сказал и попытался пройти внутрь.
— Закрыто, — отрезал инородец и попытался дверь захлопнуть.
Не получилось ни у одного, ни у другого. Первому загородили дорогу, второму помешала выставленная нога.
— Да только что было открыто! Я из экскурсии! Мы же только что отсюда! — заверещал гражданин в панамке.
— Нельзя. — По всему было видно, что инородец примеривается, куда больней ударить докучливого экскурсанта.
— Я быстро! Туда и обратно! — Учуяв настроение противной стороны, экскурсант заговорил торопливо и заискивающе. — Когда фотографировал иконостас, положил зонтик на скамейку. Одна минута. Заскочить и взять.
— В храме фотографировать запрещено, — нашелся вдруг страж.
— Хотите — пленку засвечу. Но зонтик верните, — секунду подумав, предложил забывчивый.
— Какой у тебя зонтик? — чуть подобрел смуглявый.
— Складной.
— Дорогой?
— Обыкновенный.
— Ну, сколько он стоит?
— Да я знаю что ли?! Жена покупала. Такой хай поднимет…
— Сколько стоят такие зонтики, Леха? — обернувшись, спросил у кого-то инородец.
— Рублей сто, — ответил этот кто-то.
— На, держи! Купишь себе три зонтика. И давай — живей догоняй свою экскурсию.
Звякнув петлями, дверь захлопнулась. Офонаревший экскурсант, сжимая три сотеных в кулаке, отошел от КПП. Оглянулся. Вскинув голову, посмотрел на собор, залитый утомленным солнцем и утыканный чешуйчатыми луковками с крестами. Снизу похожий на пень, густо обсиженный опятами.
— Суки черномазые, нигде покоя нет, — процедил он зло, сплюнув на святую землю. И спрятал деньги в карман.
Солнышко устало за день парить землю-матушку и досвечивало с приятной ленцой. В травах чирикали кузнечики и жужжали усердные шмели. Пахло мятой и еще чем-то забытым из детства. А по ту строну ограды инородец достал из брючного кармана рацию, нажал кнопку передачи.
— Эй, ромалы! Первый говорит. Посматривайте там внимательней, болтаются всякие вокруг. — Убрав рацию, он повернулся к напарнику по КПП. — Знаешь, Леха, пойду-ка я прогуляюсь. Никого не пускай, дверь вообще не открывай.
Напутствовав напарника, «номер первый» двинулся по утоптанному пыльному подворью. Обошел запертую церквушку. Остановился, запрокинул голову, помахал рукой засевшему на колокольне наблюдателю. Тот помахал в ответ. Из дома, в котором располагалась местная администрация, никто не выходил и не выглядывал. Персонал соблюдал условия щедро оплаченного договора.
У дверей собора сидел на корточках цыган, одетый точно так же, как и «номер первый», и сам с собой баловался в детскую игру «ножичек» солидным армейским тесаком типа «клык бультерьера»[14]
— Порядок? — спросил первый.
— Тихо. — Тесак смачно входил в рассыпчатую землю при бросках и с локтя, и с колена.