Перегной

Леди могла бы быть и его дальней родственницей, но что это за дальняя  родственница, имеющая комплект ключей от двери, с ходу, не отдохнув с дороги, принимающаяся за уборку, как у себя дома, и при этом абсолютно не удивляющаяся тому, что вместо Юрыча в квартире храпит какой—то незнакомый мужик. Странное для родственницы поведение. Я бы, будучи такой родственницей, завидев в квартире чужого, дал бы от греха стрекача — вдруг квартира уже продана другому, себе дороже. Эта же отнеслась ко  мне как к чему—то разумеющемуся. Странная дамочка, донельзя странная. Моя паранойя ширилась и довела меня до простой мысли — а не отвалить ли мне прямо сейчас из гостеприимной Юрычевой хаты? Выскочить в коридор, ноги в тапки и вперед.

По логике разума — все непонятное таит в себе потенциальную опасность, которой нужно стараться избежать. Но опасность этой дамочки пока неоценена, к тому же, по выражению Виктора, «встав на хода» я рискую эту опасность увеличить многократно. Ибо драпать мне придется без денег, без вещей, а дамочка, со своей уборкой вполне может обнаружить мой заныканый паспорт и меня спалить. В общем надо присмотреться, что я, с девчонкой если что не справлюсь?!

Чай уже дымился  в отдраенных чашках и был вкусным, крепким, свежезаваренным. К чаю, в невесть откуда извлеченной вазочке, было печенье и оно тоже будоражило воображение. Возникали нелепые мысли об уюте и семейном счастье. Дескать хорошо бы вот так сидеть всю жизнь на кухне, в старых домашних джинсах и фланелевой рубашке, ни от кого не прятаться и никого не бояться.  И чтобы очаровательная собеседница подливала и подливала тебе в фарфоровую, со сколом, чашку чай, да подкладывала в вазочку печенье. И горькой отравой были эти мысли ибо чай и печенье были, была и кухня, и очаровательная девушка, но кто она, и кто я, и почему, и зачем все это, — вот вопрос.

— А вы наверное сидите и думаете, кто я такой и что здесь делаю? Просто ведь нельзя не удивиться, заходя в свою квартиру и обнаружив там неизвестного мужчину?

— Зная Юру, его образ жизни, привычки и пристрастия я не удивляюсь тому, что в его квартире кто—то ночует, —   иронично улыбнулась девушка.

Оба—на. Я, по ходу,  принят за алкаша и собутыльника. Это не могло не радовать ибо не пришлось озвучивать никакой легенды, а с другой стороны это здорово меня поддело — сидишь тут перед красивым созданием, хорохоришся, перья распускаешь, а тебя, оказывается,  принимают за  алкашню. Снисходят так сказать, с небесных высот, до твоего низкого как у петуха, от забора до забора, полета. И чай и печенье, и располагающие улыбки — весь этот  уют вкупе с затеянной уборкой оказывается просто намеком, указанием — смотри мол, как люди живут. Пей  чай и вали отсюда, отброс. А я за тобой, так уж и быть, вымою.

Нет, ну конечно,  я заросший и загорелый, с перегаром изо рта, сейчас ничуть не отличаюсь от классического праздного  алконавта, и у девушки есть все основания считать, полагать, подозревать. Но все же это как—то обидно…

И я окончательно отменил свое решение уезжать. Назло. Вопреки. Взыграла во мне великая русская спесь, когда человека  изнутри вдруг что—то  распирает, и он бросив шапку оземь, да вынув из подкладки трусов последний грош  вопреки разуму восклицает: А пропади оно всё пропадом! И душа его неудержимо несется   неведомо куда. Что называется  в пляс.

— Я все же доложу вам о себе. Я не местный. Сюда, наслышавшись о здешних просторах, приехал в отпуск, порыбачить. Думал снять квартиру. Не удалось. Один новый знакомый посоветовал снять угол у Юрия.  Мы договорились о сроке, сошлись в цене. Отпуск у меня заканчивается через неделю, так что, если вы здесь надолго, придется потерпеть. Если Вам моя помощь в уборке не нужна, тогда я пошел, у меня леска кончилась — купить надо. Всего хорошего. Спасибо за чай.

Уже через минуту я чесал, ни на кого не глядя по пыльной  Штыринской улице. Девушка вроде бы что—то крикнула мне в след, но я лишь громко хлопнул дверью.

Улицы и кусты летели мимо меня как в кино, с бешеной скоростью. Грудь мою рвал ветер, и я отплевывал его злобно и часто.

Вот кобыла — думал я — привыкла она к алкашам, приперлась блин, хрен знает откуда, здрасьте я тётя—мотя. Сейчас я вам тут порядок наведу. Порядочная она. Понаехали тут. Я между прочим тоже не чужой.

Обид, нанесенных мне женским полом за последние дни было слишком много. Их требовалось залить. А залив — всем и всё доказать.

Я шел неизвестно куда, курил одну за другой сигареты, да глотал теплое пиво из мятой банки. Меня вынесло на городской пляж и я бухнулся в тень под куст, как влитой вписавшись в  ландшафт. Купающихся и загорающих на пляже почти не было, зато там и сям под кустами располагались жиденькие компании. Они с огромной скоростью заполняли пространство вокруг себя окурками, обрывками пакетов, пустыми бутылками, пивными  банками и прочим хламом. Многие, несмотря на раннее утро уже и сами были в хлам и никто не обратил внимание на еще одного чудака с пакетом пива.