Перегной

И я начал свой горестный рассказ: Отдыхал я, на пляже. Ну немного выпил. Тут рядом какие—то пацаны подъехали на девятке, ну слово за слово…

— Номера машины помнишь? — тут же спросил меня дежурный.

— Да откуда!

— А цвет?

— Цвет красный был.

— Точно?

Дежурный занес ручку над листком, но задумался и ничего не записал.

— Значит  говоришь, парни  блять молодые, — после долгой паузы заговорил дежурный, — на красной блять иномарке?

— На девятке, — поправил я дежурного.

— Описать их сможешь?

— Ну так, в общих чертах, смогу: модные такие мальчики, чистенькие, нарядные. С понтами. Волосы у одного крашенные, по моде, пегие такие.

Что—то мелькнуло во взгляде дежурного, тревожное что—то, нехорошее.

— А может ты блять все это выдумал, а, Сапожников? Может закусился ты с какою—то урлой, такой же как и ты мутной? Сам блять посуди, ребята, по описанию ну никак не гопники, из приличных семей, да вдруг взяли блять и по жбану тебе ни с того ни с сего надавали?

— Да мне то, чего, товарищ милиционер, вас обманывать. Я ж вам говорю, они приехали, музыку врубили, я подошел, спросил, что за музыка, меня послали. Я спросил за что послали, а мне по голове.

— На красной говоришь, иномарке?

— На красной девятке.

— Да, на красной девятке, извини. Приличные блять ребята! Знаю я их, но убей меня не поверю, что на такое блять способны. Уважаемых родителей дети. Наговариваешь ты поди?

— Вы чего от меня хотите—то? — взмолился я глядя на дежурного, — да мне вообще побоку, не хотите, не оформляйте. Ну подрался я с ними и подрался. На иномарке — так на иномарке. Отпустите вы меня. Заявления мне не надо. Не по пацански это.

— Иди, — как—то буднично просто согласился Михалыч.

— Что, можно идти? — переспросил я.

— Да иди, иди блять. Раз не по пацански. Расселся тут, со сказками своими.  Службу нести мешаешь. — Михалыч уже сминал листок с показаниями, да шарил ногой под столом, видимо пытаясь выудить урну.

Я протянул руку, чтобы забрать со стола свои вещи и внезапно, из разжатой руки на стол выкатилась крупная деревянная бусина. Видимо, находясь все это время в нервном напряжении я интуитивно прижимал к себе её, сорванную,  с шеи одного из мальчиков—колокольчиков, и инстинктивно хранимую, как боевую добычу.

— Это блять что? — спросил меня Михалыч с нехорошим хрипом.

— Да так, сувенир…

А Михалыч уже орал, вызывая с крыльца патрульных:

— Штанюк, в изолятор его! Только не бейте, пусть там посидит выходные, пока у него башка подзаживёт. Заодно проверим, что он блять за Сапожников такой. Откуда он блять вообще на нашу голову взялся. 

10.

Изолятор встретил меня тишиной. В камере, куда меня поместили, был ряд сплошных деревянных нар по одной стене, и  такой же, но чуть короче по другой. Рядом с этим, коротким в углу была параша — отхожее место. Напротив двери, под потолком, было небольшое зарешеченное окошко. Неяркая лампочка мерцала  как мотылек в плафоне. На нарах, укрывшись кто чем лежали три человека. На мое появление  они никак не отреагировали. Я постоял, почесал голову, сморщился от тут же возникшей боли,  и  тоже полез на нары.

Забравшись на второй ярус я посидел немного, а потом, так как подушки и прочих спальных принадлежностей у меня не было, осторожно, чтоб не слишком взбудоражить саднящее тело улегся, пристроив голову на трубу, идущую вдоль стены.

Только я закрыл глаза и поползла по сознанию фиолетовая пелена забытья — жутчайший дребезжащий звук разорвал мне изнутри перепонки  и  подбросил  с нар. Я вскочил и в панике спрыгнул на пол. Звук летал вокруг назойливой мухой, залетевшей в колокол и бьющейся со всего маху о его стены. От этого  резкого звука все плыло перед глазами, а от резкого спрыгивания плыл я сам.  И от этого взаимного плавания разыгрался вокруг меня настоящий шторм, в очередной раз несущий бурю моих бед.

— Банарот! Какой мудак лег башкой на трубу? Я щяс её кому—то в жопу запихаю! — послышался раздраженный голос, потом кто—то завертелся на нарах и, судя по звуку, спрыгнул на пол.

Я ничего не видел, перед глазами носились темные пятна — давала знать о себе разбитая голова.  Инстинктивно повернувшись на звук и выставив вперед руки я готовился защититься от угрожавшего мне неизвестного.

— Чё ты сушёнки—то свои растопырил, — послышался тот же голос, но уже совсем рядом, и вдруг взвился, взяв радостную ноту. — Ба, какие люди в нашем балагане!

 Зрение постепенно восстанавливалось, и хотя свет по—прежнему был тусклый, но я уже видел рядом с собой очертания человека.

— А никак не признал меня, брателло? — с усмешкой произнес голос.

Я отошел на шаг назад и пригляделся: Виктор, ты что ли?

— А то! Он самый, собственной персоной. А ты то за что сюда залетел, бриллиантовый ты мой корешище?

Мы обнялись и забрались к Виктору на нары. Спать он больше не собирался. Два других узника всё это время так и лежали на нарах неподвижными мешками.

–  Это, слышь, у мусоров местных прикол такой, с трубой—то. — Поведал мне Виктор.