Перейти грань

Воскресным днем, когда над верфью стояла тишина, Браун оторвался от своих занятий и увидел на причале рядом с «Ноной» специалиста по общественному мнению Даффи.

– Подобные плавания всегда проходят плохо, – предупредил его Даффи.

– Кто это сказал?

– Так говорится вообще, – пояснил Даффи. – Это морская поговорка.

– Кто говорит, что оно прошло плохо?

– Я просто пошутил, – пошел на попятный Даффи. – Но все равно ты должен мне интервью. Энн сказала, что ты здесь.

– Извини, – сказал Браун. – Не сегодня.

– Но как же так, дорогой мой, ты же должен побеседовать со мной когда-нибудь. Мне же надо с чем-то работать.

– Не сегодня, Даффи.

– Должен сказать, Оуэн, что так не предполагалось. Мыслилось, что мы должны сделать тебе такую рекламу, какую только возможно.

– Я знаю, – согласился Браун. – Как-нибудь я найду для этого время.

Даффи изучающе посмотрел на него и кивнул в сторону скамейки в конце причала.

– Давай пройдем туда, Оуэн.

Браун прошел за ним к скамье, и они сели.

– С тобой все в порядке? Это не для печати. Я хочу сказать, без дураков.

– У меня все отлично.

– Ты такой янки, приятель. Я совершенно не могу взять в толк, что у тебя на уме. Мне кажется, что этого не знает даже твоя жена. А уж кому как не ей знать.

– На самом деле я не янки, Даффи. Мои родители были иммигрантами, как и твои.

– Ты не шутишь? А откуда?

– Из Англии.

Даффи загоготал:

– Это не иммиграция, Оуэн. Это колонизация. Я хочу сказать, что ты же вырос на северном побережье Лонг-Айленда. Ходил в фессенденскую школу. Разве этого не достаточно?

– Я вырос в поместье Джона Иго, – пояснил Браун. – Как раз там-то я и научился ходить под парусом. Мой отец фактически был слугой. О матери я могу сказать это точно.

– Но ты же учился в Фессендене.

– У мистера Иго не было сыновей. Он ошибочно считал, что мой отец любил и боготворил его. Поэтому он хотел, чтобы я оказался там. Я пошел в Фессенден, чтобы не обидеть мистера Иго. В Аннаполис я пошел, чтобы не обидеть своего отца.

– Вот как! – воскликнул Даффи.

– Мистер Иго полагал, что его род происходит из Глостершира. Может быть, так оно и было. Во всяком случае, вся его прислуга была оттуда. Все его мастеровые, конюхи. По этой же причине он нанял и моих родителей.

– Они живы?

Браун покачал годовой.

– Мой отец рос в непьющей семье и к сорока годам спился. Мать умерла совсем молодой.

– Какими они были?

– Маленькими, как гномы, – сказал Браун и рассмеялся, заметив удивление Даффи. – В семье матери все были особенно низкорослыми. Она хранила альбом. У ее родителей были огромные глаза и совершенно крошечные тела. В городе, где она родилась, все были такими.

– Черт! Уже интересно. Но не думаю, что мы сможем использовать это.

– Энни не упоминает об этом в пресс-релизе. – Браун посмотрел в сторону башен Манхэттена. – А об отце? Что я могу сказать? До некоторой степени он был типичным английским слугой.

– Хочешь сказать, похожим на тех, что показывают в кино?

– Слуги в кино всегда ставили меня в тупик. У них не было ничего общего с моим отцом. Отец всегда был очень остроумным и находчивым. Очень начитанным. И всегда пьяным, с тех пор как пристрастился к этому. Он пытался и меня приучить к вину, рассказывая, как надо пробовать его, как делать заказ.

– Но ты же не пьешь?

– Не пью, – подтвердил Браун. – Наверное, как раз поэтому.

– Как он оказался на этой работе?

– Я не знаю, – ответил Браун. – Он никогда не говорил мне ничего определенного. Тут был какой-то секрет. Или какой-то скандал. Кажется, какая-то кража. Его обвинили в чем-то. Когда он набирался, то начинал обычно жаловаться на несправедливость происшедшего, и мать тут же шикала на него.

– Семейная история.

– Верно. Как у Сайлас Марнер.

– Сайлас Марнер тут ни при чем, – проговорил Даффи. – Это участь каждой иммигрантской семьи. Каждой без исключения, черт побери. Это участь моей семьи, вашей семьи. Кого бы я ни встретил из иммигрантов – у всех одна и та же история: на бывшей родине осталась крупная тайна, о которой американцы не должны даже подозревать. Своего рода дьявольский архив.

– Он не считал себя иммигрантом, – заметил Браун. – Даже не употреблял этого слова.

– Он рассказывал об Англии?

– Он говорил: «Тебе повезло, что мы выбрались оттуда. Там все боятся друг друга. Англичанин все время шпионит за соседом с пригорка». Люди любят выгодные для себя сравнения. С чем угодно. С бревном, с проплывающей тучей. Вот и он говорил, что здесь чем умней человек, тем лучше к нему относятся, а в Англии как раз наоборот.

– Очень жаль, что они не увидят, как ты станешь победителем, – сказал Даффи.

Какое-то время они сидели молча. Затем Браун спросил:

– Как ты думаешь, каким мне следует быть? Кого публика хотела бы видеть на моем месте?

– Того, кто лучше, – ответил Даффи.

– Лучше меня, ты имеешь в виду?

– Лучше, чем она сама, публика.

– Но не из таких уж героев она состоит.

Даффи кивнул.

– Вот поэтому ей и нужны герои, Оуэн. – Он встал и устремил взгляд на серые тучи, нависшие над болотами Джерси. – Знаешь, кто мне приходит на ум?

– Линдберг?

– Нет, дружище. Винс Ломбарди.

– Великий человек. А почему именно он?