Перехваченные письма

Вчера я видела его таким, каким не представляла. Я думала, он мало времени или внимания отдает плоти, а он говорил, что это у него наоборот. Он — как все остальные в этом отношении, как бы мне от него удрать, подальше, подальше удрать, но он меня так сильно, сильно притягивает…

Я недостаточно молилась, недостаточно призывала Дину и Бетю на помощь, недостаточно углублялась в священное писание. Чувствую его взгляд, который проникает меня даже издали. Но нет у нас ничего случайно не произойдет, нет, нет и нет!

11 января 1943

В субботу 9 января я возилась с детьми, помогая им отправиться в школу. Опоздала и работать не пошла больше. Провела утро на Sadi Carnot. В одиннадцать часов стала готовиться к его встрече. Он пришел, открыл своим ключом дверь, близкий, родной мой.

После завтрака он сел на мою постель и оттуда рассматривал свои и другие картины на соседней стене. Сначала я долго не решалась сесть, но затем незаметно для себя опустилась недалеко от него. Внутренний голос кричал: «Вставай, вставай, уходи, недостойно!», но я чувствовала себя скованной и не могла подняться. Наконец, набравшись сил, оторвалась от постели и побежала на кухню спрятать свои переживания. Но когда вернулась, он сидел на том же месте и, несмотря на неотопленную комнату, ни он, ни я холода не чувствовали. Я закружилась по комнате и опять очутилась около него. Длилось долгое молчание, наконец, он посмотрел на свои часы, взял мою руку и медленно, но решительно, сильно и энергично стал тянуть меня к себе… Борьба-колебание, голова кружилась, я упала на его грудь, место столь желанное во всех моих сновидениях…

Остальное все совершилось так быстро, почти без всяких нежностей. Я долго не открывала глаз, и все происходило для меня как во сне. Мы скоро проснулись. Все, чего я так боялась, хотела и откладывала, свершилось, в душе было радостное чувство и вместе с тем глубокая печаль и боязнь… Меня голос упрекал в том, что мы, наверно, разбили, умертвили самые драгоценные светлые часы нашего прежнего духовного общения.

Что будет теперь, будем ли мы управляемы животной страстью или опять удастся нам так сильно раздуть тот духовный огонь, в котором жили до сих пор.

Следующую ночь провели почти вместе, меня и радовало и ужасало его присутствие в моей девичьей постели. Я не могла заснуть около него. И не могу себе представить это возможным.

На следующий день, в воскресенье 10 января, не пошла работать, легла в постель с детьми, где опять не могла заснуть, но любовалась им, прижимала к себе детей и долго находилась в опьянении этого тихого, спокойного, мирного счастья. Когда он встал, я полезла в его постель, которая до сих пор в его отсутствие говорила со мной, как он сам. Я заснула счастливым сном, полным чудесных видений и ощущений. Дети и он меня ждали с особой нежностью, целовали и обнимали. Я стала равным членом его семьи, и день этот, любовь его и детей, останутся со мной навсегда. Мне кажется, я, в благодарность за этот день, могла бы уйти, опять уйти и уединиться.

Мы пришли праздновать елку на Петель[272] и я вспоминала, какой одинокой чувствовала себя тут же, на этом же месте. Вкушала с особенной сладостью эту теплоту всех трех окружающих меня любимых существ. Вечером я читала ему до конца свои записки последних дней, затем улеглись спать. К 12 ¹

/₂ пошел в свою постель, и я заснула. Проснулась счастливая и вместе с тем тревожная: удастся ли нам восстановить наш прежний тихий духовный мир? Не хочу тупеть, не хочу неметь, желаю дать телу минимум, но не все. Думает, ощущает ли и он так? Ведь самое красивое в человеке это борьба, а мы эту борьбу отстранили ли теперь совершенно?

Хочу сегодня пойти на Sadi Carnot, чтобы оттуда попытаться увидеть, что произошло и как идти дальше…

Глава 4

ВОСПОМИНАНИЯ И СНЫ

Из воспоминаний Мишеля Карского

В 1943 году мы обосновались в деревушке Кастельно-ле-Лез недалеко от Монпелье. Мои родители сняли большой дом с садом, казавшимся мне огромным, с сосной pin parasol в глубине сада. Там я ходил в школу (учитель бил линейкой по пальцам, когда мы не слушались; однажды досталось и мне). Трамвай связывал деревню с Монпелье, где я брал уроки фортепьяно у дочери директора консерватории. У меня были хорошие музыкальные способности, в конце года я участвовал в концерте учеников разных преподавателей и заслужил аплодисменты. Но все кончилось слезами, потому что, когда я, окончив играть, подошел к родителям, сидевшим в зале, отец мне сказал:

— Ты знаешь, как плохо ты играл?

Это было правдой, и я разрыдался.

Отец зарабатывал рисованием и разными другими способами, например, участвовал в сборе винограда — работа, за которую он получил мешок картошки. Мать писала картины, и именно в Монпелье состоялась ее первая выставка. Местному парикмахеру так понравилась ее живопись, что он купил несколько картин.