Никто в этой маленькой деревушке в Дордони никогда не пытался ни выдать нас, ни причинить нам какого-либо вреда — ни нам, ни другой еврейской семье.
Хорошо, что вы попали в более спокойные места, ваш теперешний департамент мне больше нравится, чем прежний; теперь жить у моря нехорошо.
Все ждем и ждем, а конца не видно.
Придется еще раз оперироваться — ведь мне тогда язву не вырезали, а только устроили искусственный выход для пищи, и вот этот выход теперь закрылся, и придется еще раз лечь на стол. Я хотел бы это сделать после войны, не знаю, удастся ли.
Не имеете ли известий от шурина? Не знаете ли, что с Шурой и с другими?
Борис очень был рад визиту Проценко — новый партнер для шахмат — и обыграл его (правда, Проценко играл без королевы). Шахматы — важная часть жизни детей, к вечерней партии готовятся с утра, и когда я с Маней играю, слышен шепот сзади: «У него лошадь… у нее три пешки…». Они оценивают положение на доске по количеству фигур. Играя с нами, они уславливаются не торопиться кончать, «а то что это за игра — три минуты и вдруг мат».
Борису разрешено 2 партии в день (утомляется), но он контрабандой играет и больше. Он обучил всех соседских детей, и иногда, возвращаясь со службы на велосипеде, я вижу такую картину на rue des Erables: штук 15 copain'ов[274]
вокруг шахматной доски расположились у двери чулана, Степан обдумывает ход (солидный игрок), Борис в белом непромокае сидит на перевернутом ведре и снисходительно смотрит с видом Суворова на маневрах.Дорогой Карский, ваше последнее письмо к Жоржу ему уже не пришлось прочесть. Он умер 5 октября вечером после неудачной операции, которую ему сделали в Гренобле.
Тяжело нам сознавать, что потеряли такого брата, как Жорж. Последние три года я с ним не расставалась, и он все живет в моем доме. Он, бедняжка, мало выходил, и его отсутствие жутко чувствуется.
Так ему бедному и не удалось увидеть лучшие времена. Хоть то утешает, что в последнее время становилось лучше и горизонт начал проясняться.
Роза