Перекличка

Взять хотя бы засухи. В этой стране только и слышишь о засухе: именно засуха была причиной, заставившей прадеда стронуться с насиженного места после того, как он огородил для себя кусок здешнего рая в Хауд-ден-Беке. Но засухи приходили и уходили, и, уповая на милосердие господне, жить было можно. Но англичане, лишенные истинной веры — ведь они даже не умели говорить на языке государственной Библии, как же они надеялись, что господь поймет их? — навлекли гнев божий на нашу страну. И теперь, когда тут случается засуха, все высыхает дотла и дождь приходит лишь тогда, когда уже ничего спасти невозможно, да это и не дождь, а настоящий потоп. А затем вдруг налетела саранча. Если верить отцу, ее никогда прежде не бывало в Боккефельде. Порой сюда доходили слухи о ней откуда-нибудь издалека, но наша высокогорная долина, казалось, была в безопасности. Но вот за последние несколько лет саранча появлялась тут трижды, каждый раз начисто опустошая вельд и пшеничные поля. Я не говорю уж об инспекторах, комиссарах и прочей нечисти, которые принялись разъезжать по фургонной дороге через Витценберх, постоянно докучая нам. Вдруг, откуда ни возьмись, новые налоги, пошлины, земельные обложения и еще бог весть что; а к тому же анкеты, в которых тебя принуждали перечислять вое, чем владеешь: пшеницу, фрукты, овец, коз, рогатый скот, свиней, рабов, домашнюю птицу, все по порядку. А посмей только повысить голос или поднять руку — и можешь не сомневаться, что у твоих ворот мигом окажется бейлиф или даже отряд готтентотов-пандуров, чтобы силком тащить тебя в суд.

Именно пандуры и заварили кашу в Слахтерснеке. До нас доходили слухи о тех событиях, а когда Николас нанял готтентотку Бет, которая пришла в наши края из пограничных районов, он и ее подробно расспросил обо всем, что она видела. Я не берусь решать, кто там был прав, а кто виноват, мне нередко доводилось слышать, что буры из пограничных мест — народ своевольный и хлопот с ними не оберешься, хотя едва ли кто-то вправе по-настоящему осуждать их. Но когда дело дошло до виселицы, после того как пандуры убили Фрека Безуденхаута, а его брат и остальные родичи подняли оружие на англичан, сам господь явил свою волю, повелев оборваться четырем веревкам из пяти. После этого любой истинный христианин немедленно освободил бы приговоренных. Так сказано и в Священном Писании. И то, что англичане просто послали за новыми веревками и снова вздернули четверых осужденных, лишний раз убедительно доказало, что все они безбожники.

— Клянусь всеми святыми, — сказал я отцу в тот день, когда мы узнали о расправе в Слахтерснеке, это было в воскресенье, вскоре после моей свадьбы, когда мы все, кроме оставшейся дома Эстер, съехались в Лагенфлей на богослужение, — я пристрелю первого же англичанина, который посмеет явиться ко мне на ферму и попытается навязать мне свои законы.

Николас, помню, не преминул упрекнуть меня, щегольнув своим показным благочестием:

— «Отдай кесарю кесарево».

— Англичанин никогда не будет для меня кесарем, — резко оборвал его я.

— Но ведь у евреев кесарем был римлянин, — ответил он.

Со временем его взгляды сильно изменились, должно быть, и он постепенно понял, что заветы Библии невозможно соотносить буквально с поступками и законами англичан, но в ту пору он нередко доводил меня до бешенства.

— Если бы в ветхозаветные времена существовали англичане, — сказал я, — господь наверняка повелел бы что-то иное. И если все мы не будем начеку, англичане вырвут эту страну прямо у нас из рук.

В день моей свадьбы папа читал нам в назидание слова из книги Иисуса Навина. У меня не часто остается время для чтения, я фермер, и работы тут всегда по горло, но, когда выпадает минута отдыха, я с удовольствием перечитываю эти слова из главы двадцать третьей, начиная с четвертого стиха: