Перекличка мертвых

– Несколько десятков разгоряченных голов против нескольких сотен полицейских, владеющих тактикой подавления уличных беспорядков.

– А кто их заводит? Не вы ли своими репортажами? – возразила Уайли, готовая ринуться в бой.

– Нет, вы своими дубинками, – отрезала Мейри. – Мы только сообщаем о том, что происходит.

– Но ведь и правду можно исказить, для этого есть много способов… – До Уайли наконец дошло, что почему-то не слышно Ребуса. – Джон? – позвала она и, видя, что он не отрывает взгляда от одного из снимков, толкнула его локтем. – Ты меня поддержишь или нет?

– Эллен, я уверен, что ты и без меня справишься.

– В чем дело? – поинтересовалась Мейри, заглядывая через его плечо. – У тебя такое лицо, будто ты увидел привидение.

– Можно сказать и так, – ответил Ребус. Он снял телефонную трубку, но, подумав, снова положил на рычаг. – Как бы то ни было, – решительно проговорил он, – завтра новый день.

– Не просто «новый», Джон, – напомнила Мейри. – Это день, когда все наконец-то начнется.

– И есть надежда, что Лондон прокатят с Олимпийскими играми, – добавила Уайли. – А то придется слушать об этом до Страшного суда.

– Все, – объявил Ребус, вставая, – время пить пиво. И я плачу за всех.

– А я уж боялась, что приглашения не последует, – со вздохом сказала Мейри.

Уайли взяла жакет и рюкзачок. Ребус первым двинулся к двери.

– Заберешь с собой? – спросила Мейри, указывая кивком на фото, которое он все еще держал в руках.

Ребус еще раз внимательно всмотрелся в снимок и сунул его в карман. Затем, ощупав другие карманы, положил ладонь на плечо Мейри:

– Тут такое дело… мои финансы… Могу я рассчитывать на твою поддержку?…

Вечером Мейри вернулась в свою мюррейфилдскую квартиру. Ей на паях с ее бойфрендом Аланом принадлежали два верхних этажа стоявшего на отшибе викторианского особнячка. Проблема заключалась в том, что Аллан работал фоторепортером, и даже в лучшие времена они виделись очень редко. А эта неделя вообще была сплошным смертоубийством. Одна из свободных спален заменяла ей кабинет, куда она сразу и направилась, кинув жакет на стул. На журнальном столике, сплошь заваленном свежими газетами, не нашлось бы места и для кофейной чашки. Папки с вырезками ее собственных публикаций едва умещались на стеллаже, а стену над компьютерным столом украшали всего несколько драгоценных для нее журналистских дипломов. Сев за рабочий стол, она вдруг задумалась: почему ей так хорошо и спокойно в этой душной захламленной комнате? Кухня куда просторнее, но она проводит там считанные минуты. В гостиной почти все пространство занимает домашний кинотеатр Аллана и его стереосистема. А эта комнатка принадлежит ей и только ей. Она бросила взгляд на магнитофонные кассеты – записи интервью, которые ей доводилось брать, – ведь каждая заключала в себе частицу жизни. Чтобы написать историю Кафферти, потребовалось сорок часов бесед и расспросов, расшифровка которых заняла не меньше тысячи страниц. Получившаяся в результате книга была достойна самой высокой награды, которая ей, впрочем, не светила. То, что с прилавков улетело уже несколько тиражей, не прибавило ни гроша к жесткой сумме, указанной в подписанном ею когда-то договоре. На теле- и радиоинтервью приглашали только Кафферти; именно Кафферти подписывал книги на встречах с читателями в книжных магазинах, он же присутствовал на бесконечных празднествах и приемах в Лондоне. Когда готовилось третье издание, они даже переоформили обложку: его имя было напечатано крупными буквами, а ее – совсем крохотными.

Отвратительно!

Когда она встретилась на днях с Кафферти, он сообщил ей, что подумывает о следующей книге и намекнул, что может запросто найти «другого писаку», – ведь он отлично понимал, что второй раз на эту наживку она не клюнет. Ну как не вспомнить старую поговорку? Надуешь меня раз – позор тебе; надуешь два – позор мне.

Скотина…

Мейри проверила входящую почту, вспоминая недавний разговор с Ребусом. Она по-прежнему дулась на него, дулась из-за того, что он отказался дать интервью для ее книги, которая в результате получилась односторонней. Да… именно поэтому она злилась на Ребуса.

Злилась потому, что отлично понимала: отказав ей, он поступил абсолютно правильно.

Ее коллеги были убеждены, что на книге о Кафферти она сделала состояние. Некоторые перестали разговаривать с ней и не отвечали на ее звонки. Конечно, не обошлось и без зависти, но главным образом ее игнорировали потому, что не могли предложить ей ничего равноценного. Работы практически не было. Она строчила бессмысленные заметки о муниципальных чиновниках и работниках благотворительных организаций – о деятельности в интересах человека, при этом совершенно не интересной читателю. Издатели удивлялись, зачем ей вообще работать…

Они уверены, что ты обогатилась на Кафферти…

Естественно, она не могла рассказать им правду, а потому сочиняла байки про то, что ей, мол, необходимо быть в журналистской форме.

Обогатилась…