Перекличка мертвых

– Куда мы едем? – снова спросил Ребус.

– Скоро увидишь. А Мейри вполне способна позаботиться о себе. Что ей сейчас необходимо так это еще один бестселлер. На сей раз она сможет настаивать на процентах. Я упираю на то, что у меня еще полно историй, не вошедших в книгу… Девочка не захочет со мной ссориться.

– И очень глупо с ее стороны.

– А ты знаешь, какой прикол, – продолжал Кафферти, – мы заговорили о Ричарде Пеннене, и мне вдруг пришла на память пара историй, связанных именно с ним.

Хотя, может, ты и слушать не захочешь. – Он снова осклабился. Его лицо, освещенное снизу лампочками приборной доски, казалось сплошь сотканным из теней и полутеней – ну чисто штриховой набросок оскалившейся горгульи.

Я угодил прямиком в ад, подумал Ребус. Такое бывает, когда умираешь и отправляешься в преисподнюю. К тебе приставляют твоего личного дьявола…

– Спасение близко! – вдруг заорал Кафферти и так крутанул руль, что «бентли» в крутом вираже влетел в ворота, выбрасывая из-под колес тучи мелкого гравия. Перед ними возник какой-то зал, ярко освещенный изнутри. Зал, пристроенный к церкви.

– Пришло время сказать алкоголю нет, – ехидно бросил Кафферти, заглушив двигатель и распахивая дверь.

По афише, висевшей рядом с входом, Ребус догадался, что в зале проходит одно из мероприятий, альтернативных саммиту «Большой восьмерки» – «Районная община в действии: Предотвращение кризиса», с бесплатным входом для студентов и неимущих.

– Скорее, для немытых, – пробормотал Кафферти, заметив заросшего густой бородой парня с пластмассовым ведром в руках.

У парня были длинные темные вьющиеся волосы, а на носу очки с тонированными стеклами в толстой черной оправе. При виде вновь прибывших он подошел к ним, тряся ведром. Внутри звякнули монеты, однако их было немного. Кафферти привычным жестом достал из кармана бумажник и вынул пятидесятифунтовую банкноту.

– Пусть послужат доброму делу, – изрек он, протягивая деньги сборщику.

Ребус двинулся внутрь вслед за ним, бросив парню с ведром, что Кафферти пожертвовал за обоих.

Три или четыре задних ряда были свободны, но Кафферти почему-то решил не садиться и остался стоять, расставив ноги и скрестив руки на груди. В зале чувствовалось оживление, хотя аудитория выглядела утомленной, а возможно, просто погруженной в раздумья. На сцене за столом, сооруженным из доски, положенной на малярные козлы, тесно прижавшись друг к другу, сидели четверо мужчин и две женщины, по очереди произносившие что-то в единственный искажающий звук микрофон. Позади них висел плакат, заявлявший, что «КРЕЙГМИЛЛАР ПРИВЕТСТВУЕТ ПРОТЕСТУЮЩИХ ПРОТИВ САММИТА «БОЛЬШОЙ ВОСЬМЕРКИ», а также что «НАША ОБЩИНА СИЛЬНА, КОГДА МЫ ГОВОРИМ В ОДИН ГОЛОС». Голос, который звучал сейчас, принадлежал муниципальному советнику Гарету Тенчу.

– Очень легко сказать, – зычно вещал он, – дайте нам инструменты, и мы выполним свою работу. Но в первую очередь необходимо обеспечить людей этой работой! Нам нужны конкретные предложения по улучшению качества жизни в нашем районе, и именно к этому я и стремлюсь, используя все свои, достаточно ограниченные, возможности.

Однако возможности муниципального советника были вовсе не так малы – в зале, подобном этому, любому на месте Тенча потребовался бы микрофон.

– Да он просто тащится от своего голоса, – язвительно заметил Кафферти.

Сам Ребус убедился в этом давно, когда останавливался послушать Тенча у Маунда. Проповедник кричал не из желания быть услышанным, а потому, что производимые им сотрясения воздуха поддерживали его веру в свою значимость.

– Но, друзья… товарищи… – продолжал Тенч на одном дыхании, – все мы считаем себя винтиками громадного политического механизма. Так как же нам привлечь к себе внимание? Какое может быть кому-то дело именно до нас? Задумайтесь об этом хотя бы на миг. Вот, к примеру, автомобили и автобусы, на которых вы приехали сюда сегодня… Выньте хоть один маленький винтик из мотора, _и механизм встанет. И все потому, что каждый элемент имеет равную с остальными цену – равную значимость… Это справедливо и в отношении человеческой жизни, а не только в отношении какого-нибудь садомазотрона. – Он сделал паузу и улыбнулся собственному каламбуру.

– Самодовольный ублюдок, – шепнул Кафферти на ухо Ребусу. – Будь у него складной хребет, он бы так же любовно себя обсасывал.

Представив себе эту картину, Ребус не смог сдержать смеха. Он попытался выдать его за кашель, но мало что выиграл. Некоторые из присутствующих обернулись, пытаясь понять, в чем дело. Даже сам Тенч остолбенел. Со сцены он увидел, как Моррис Гордон Кафферти хлопает по спине инспектора уголовной полиции Джона Ребуса. Ребус не сомневался, что его узнали, несмотря на то что он прикрыл лицо рукой. Сбитый с мысли, Тенч прикладывал все силы, чтобы вновь завладеть аудиторией, но его прежний запал бесследно испарился в ночи. Он передал микрофон стоявшей рядом женщине, и та, выйдя из состояния, близкого к трансу, начала монотонно и нараспев зачитывать что-то, не отрывая глаз от лежащей перед ней пухлой пачки бумаг.