Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Я сначала хотела попросить сына, чтобы он поговорил с Вами по моему поручению, но, узнав из его последнего письма, что он на днях уезжает за границу, решила обратиться к Вам сама. Сына моего — молодого писателя Василия Аксенова — Вы, наверное, знаете, т. к. его рассказы публиковались в „Новом мире“».

Сортировавший корреспонденцию сотрудник «Нового мира», получив сведения об Аксенове, уяснил бы, что письмо следует передать главреду. Это и требовалось Гинзбург. Ну а был ли Твардовский лично знаком с Аксеновым, нет ли, все равно не мог не слышать о весьма популярном тогда прозаике. Далее же сказано: «Прежде чем изложить суть моего обращения к Вам, я хочу низко поклониться Вам за опубликование повести Солженицына. Наконец-то люди узнали из первоисточника хоть об одном дне той жизни, которые мы вели (в разных вариантах) в течение 18 лет. Спасибо Вам, и не только от меня, но и от всех моих близких по тюремному братству, от живых и мертвых».

Солженицынская повесть опубликована в ноябре. Значит, примерно месяц прошел до того момента, когда Гинзбург обратилась к Твардовскому.

Гинзбург рассказала, что вместе с мужем была арестована в 1937 году, осуждена, восемнадцать лет спустя признана невиновной, восстановлена в партии. Затем перешла к сути обращения: «Вопрос мой к Вам заключается в следующем. Я не писатель, но я преподаватель литературы и журналист (сейчас, живя во Львове, работаю в редакции газеты „Львовская правда“), и поэтому я не могла не обращаться к карандашу на разных этапах моего крутого маршрута. После реабилитации я привела эти записи в относительный порядок».

Соответственно, речь шла о воспоминаниях. Гинзбург подчеркнула: «Но все время меня не оставляла надежда, что я еще при жизни смогу рассказать многое людям, товарищам, коммунистам».

Далее обозначена специфика воспоминаний. Гизбург указала: «В отличие от Солженицына я писала не о так называемых „военных преступниках“, а о „наборе 1937 года“, о коммунистах, поставленных в эти условия. Их существование в тюрьме, лагере, ссылке имело свою специфику, отличную от того, о чем пишет Солженицын».

Понятно, что Гинзбург называла «военными преступниками» советских военнослужащих, осужденных в 1940-е годы. К ним относился и заглавный герой солженицынской повести — Иван Денисович Шухов.

Указан был и конкретный повод обращения. Гинзбург отметила: «После выхода 11-й книжки „Нового мира“ все наши реабилитированные страшно взволнованы. За последние дни я получила из Москвы несколько писем от друзей по ссылке, читавших мои записки. Они все пишут, что я должна обратиться к Вам с просьбой прочесть мою рукопись».

Значит, когда Гинзбург обратилась к Твардовскому, «друзья по ссылке» уже прочли и ее воспоминания, и солженицынскую повесть. Общностью тематики подразумевалось: «Крутой маршрут» опубликовать можно. Причем именно в «Новом мире». Журнале, главреду которого было позволено больше, чем руководителям других изданий.

Литераторы-профессионалы знали, что публикации материалов «лагерной» тематики лимитировались и после XXII съезда партии. Какой объем допустим в каждом издании — определяли главреды. Вот почему Гинзбург и спрашивала Твардовского, «возможно ли опубликование еще одного произведения на эту тему (само собой разумеется, это только в том случае, если оно Вас хоть в какой-то мере удовлетворит в смысле его литературных качеств)».

Имелось в виду, исчерпан ли ресурс «Нового мира», недавно поместившего солженицынскую повесть. Рукопись, однако, не была приложена к письму. И Гинзбург пояснила: «Спрашиваю потому, что если вторичное обращение к этой теме сейчас по каким-то причинам невозможно, то я и не буду пока сидеть над правкой своего материала. Ведь работа над ним — каждый раз боль».

Далее следовал главный вывод. Гинзбург отметила: «Если Вы согласны прочесть мою рукопись, если принципиально возможность ее опубликования не исключена, я поработаю над ней еще и пришлю Вам или даже сама привезу».

В письме указан и львовский адрес. Ответ надлежало адресовать «Гинзбург-Аксеновой Евгении Семеновне».

Значит, Твардовскому поставлено условие: рукопись он получит, когда предварительно даст обещание прочесть ее. Гинзбург, похоже, не осознавала, что такое предложение будет воспринято как дерзость.

Твардовский медлил с ответом. Лишь 23 декабря подготовил черновик письма[66].

Отвечал на вопросы развернуто. Начал с этического: «Согласитесь, что никаких предварительных, — до ознакомления с Вашей рукописью, — гарантий относительно ее опубликования мы Вам дать не можем».

Далее намекнул, что политического характера препятствий нет. Сама лагерная тематика не запрещена: «Конечно, повесть Солженицына поставила перед произведениями сходной тематики весьма высокую норму художественной требовательности, норму, от которой журнал уже не сможет отступить. „Принципиальная возможность“ опубликования Вашей рукописи только в этом. Присылайте рукопись».

Значит, до 23 декабря 1963 года Твардовский еще не видел рукопись «Крутого маршрута». Но вскоре она была доставлена.