Читаем Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов полностью

Но это противоречит сказанному Гинзбург в послесловии. Она утверждала, что в редакцию «были доставлены две части „Крутого маршрута“ и вторая содержала главу „Меа кульпа“ (Моя вина)».

В послесловии, вновь подчеркнем, цитируется ироничное замечание Твардовского о понимании автором «Крутого маршрута» «событий до 1937 года». Согласно Гинзбург, такое отношение главреда к рукописи обусловлено тем, «что вряд ли он прочел ее, а не просто бегло перелистал, иначе бы заметил главу „Меа кульпа“ (Моя вина)».

Допустим, Твардовский и впрямь не дочитал рукопись. И все же до 1979 года упомянутой главы нет в изданиях «Крутого маршрута». Так, в опубликованных «Посевом» и «Мондадори» — только первая часть и несколько глав второй.

Но если издательства печатали вариант, попавший в редакцию «Нового мира», значит, главред все-таки не дочитал рукопись. Иначе б заметил, что за «указанием „конец первой части“» следуют главы второй.

К этому вопросу мы еще вернемся. А пока отметим, что и письмо Гинзбург, адресованное Твардовскому, отчасти противоречит ею же сказанному в послесловии.

Согласно послесловию, «самиздатовское» бытование рукописи началось, когда она попала к сотрудникам «двух популярнейших толстых журналов». А в письме Твардовскому сказано, что ее уже читали гинзбурговские «друзья по ссылке». Значит, кто-либо из них мог знакомым передать, вот так и пошло копирование.

Похоже, Гинзбург проговорилась в письме. Оно ведь не предназначалось для публикации. Да и тайны не было. Ну, показывала воспоминания «друзьям по ссылке», ничего тут нет криминального.

Если учесть, что еще до Твардовского «друзья по ссылке» читали рукопись, тогда можно объяснить, почему в послесловии сказано о «пятилетнем плавании ее по бурным волнам самиздата». Оно действительно началось в 1962 году, тут Гинзбург опять не ошиблась, а тоже проговорилась.

Это косвенно подтверждается и воспоминаниями о ней двух известных советских диссидентов, затем эмигрантов — Л. З. Копелева и Р. Д. Орловой. Их статью опубликовал в 1980 году израильский журнал «Время и мы»[68]

.

В статье каждый из авторов рассказывал о своих впечатлениях — поочередно. Так, Орлова утверждала, что с бывшей арестанткой познакомилась «в августе 1964 года у Фриды Вигдоровой, которая торжественно сказала:

— Евгения Семеновна Гинзбург-Аксенова, написавшая „Крутой маршрут“, приехала из Львова…».

Так говорят об авторе общеизвестной книги. Значит, к августу 1964 года известность «Крутого маршрута» весьма широка. Если только мемуаристы не спутали даты, что нередко случается.

Подчеркнем: в СССР тогда не только частные лица, но и редакции «популярнейших журналов» не располагали множительной аппаратурой. Основные инструменты активистов «самиздата» — механическая пишущая машинка и копировальная бумага. При этом только в первой части «Крутого маршрута» — сотни две машинописных страниц. Даже опытной машинистке тут работы не на один день. Получается, что рукопись обрела широкую известность в рекордно короткий срок.

На самом деле рекорда нет. «Самиздатовское» бытование «Крутого маршрута» началось еще в 1962 году, и к моменту знакомства Гинзбург с Орловой копии рукописи прочитать могли бы многие.

Правда, нет доказательств причастности сотрудников «Нового мира» и «Юности» к распространению «Крутого маршрута». Есть лишь суждение Гинзбург. Другой вопрос — зачем ей это понадобилось.

Ответ понятен. Гинзбург стремилась отвести подозрения от себя, «друзей по ссылке» и всех, кто распространял копии рукописи. А сотрудникам журналов ничего не грозило: за столько лет не раз изменился состав редакций, в них КГБ следы не искал бы, ведь и раньше обошлось без таких разысканий.

Подчеркнем: 23 декабря 1963 года Твардовский подтвердил Гинзбург: есть «принципиальная возможность опубликования». Неделю спустя в письме редколлегии объяснял, почему это невозможно.

За неделю ситуация вдруг изменилась. Поначалу Твардовский если и не обещал публикацию, то не исключал саму возможность ее. Принципиальную. Да, рукопись еще не прочел. Но уже знал: особо нового там нет. Подзаголовок внятно обозначал тематику и проблематику. Все соответствовало сказанному Гинзбург в письме главреду.

Твардовский, объясняя редколлегии свой отказ, привел два взаимоисключающих аргумента, что не мог не заметить. Стало быть, оба не относились к делу, и это роли не играло. Что главред, надо полагать, изначально понимал.

Кстати, Твардовский не советовался с редколлегией, а только сообщил о своем решении. Имел право и не сообщать, это обычная практика. Необычно же, что главред документировал отказ. Да еще и так, чтобы нашлось кому подтвердить: Гинзбург отказано.

Случаи подобного рода документирования крайне редки в новомирской редакционной практике. Значит, правомерны два вопроса. Первый — что же изменилось за неделю. Ну а второй, перед кем и в силу какой причины Твардовский собирался отчитываться.

Предвиденные обстоятельства

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия