Но это противоречит сказанному Гинзбург в послесловии. Она утверждала, что в редакцию «были доставлены две части
„Крутого маршрута“ и вторая содержала главу „Меа кульпа“ (Моя вина)».В послесловии, вновь подчеркнем, цитируется ироничное замечание Твардовского о понимании автором «Крутого маршрута» «событий до 1937 года». Согласно Гинзбург, такое отношение главреда к рукописи обусловлено тем, «что вряд ли он прочел ее, а не просто бегло перелистал, иначе бы заметил главу „Меа кульпа“ (Моя вина)».
Допустим, Твардовский и впрямь не дочитал рукопись. И все же до 1979 года упомянутой главы нет в изданиях «Крутого маршрута». Так, в опубликованных «Посевом» и «Мондадори» — только первая часть и несколько глав второй.
Но если издательства печатали вариант, попавший в редакцию «Нового мира», значит, главред все-таки не дочитал рукопись. Иначе б заметил, что за «указанием „конец первой части“» следуют главы второй.
К этому вопросу мы еще вернемся. А пока отметим, что и письмо Гинзбург, адресованное Твардовскому, отчасти противоречит ею же сказанному в послесловии.
Согласно послесловию, «самиздатовское» бытование рукописи началось, когда она попала к сотрудникам «двух популярнейших толстых журналов». А в письме Твардовскому сказано, что ее уже читали гинзбурговские «друзья по ссылке». Значит, кто-либо из них мог знакомым передать, вот так и пошло копирование.
Похоже, Гинзбург проговорилась в письме. Оно ведь не предназначалось для публикации. Да и тайны не было. Ну, показывала воспоминания «друзьям по ссылке», ничего тут нет криминального.
Если учесть, что еще до Твардовского «друзья по ссылке» читали рукопись, тогда можно объяснить, почему в послесловии сказано о «пятилетнем плавании ее по бурным волнам самиздата». Оно действительно началось в 1962 году, тут Гинзбург опять не ошиблась, а тоже проговорилась.
Это косвенно подтверждается и воспоминаниями о ней двух известных советских диссидентов, затем эмигрантов — Л. З. Копелева и Р. Д. Орловой. Их статью опубликовал в 1980 году израильский журнал «Время и мы»[68]
.В статье каждый из авторов рассказывал о своих впечатлениях — поочередно. Так, Орлова утверждала, что с бывшей арестанткой познакомилась «в августе 1964 года у Фриды Вигдоровой, которая торжественно сказала:
— Евгения Семеновна Гинзбург-Аксенова, написавшая „Крутой маршрут“, приехала из Львова…».
Так говорят об авторе общеизвестной книги. Значит, к августу 1964 года известность «Крутого маршрута» весьма широка. Если только мемуаристы не спутали даты, что нередко случается.
Подчеркнем: в СССР тогда не только частные лица, но и редакции «популярнейших журналов» не располагали множительной аппаратурой. Основные инструменты активистов «самиздата» — механическая пишущая машинка и копировальная бумага. При этом только в первой части «Крутого маршрута» — сотни две машинописных страниц. Даже опытной машинистке тут работы не на один день. Получается, что рукопись обрела широкую известность в рекордно короткий срок.
На самом деле рекорда нет. «Самиздатовское» бытование «Крутого маршрута» началось еще в 1962 году, и к моменту знакомства Гинзбург с Орловой копии рукописи прочитать могли бы многие.
Правда, нет доказательств причастности сотрудников «Нового мира» и «Юности» к распространению «Крутого маршрута». Есть лишь суждение Гинзбург. Другой вопрос — зачем ей это понадобилось.
Ответ понятен. Гинзбург стремилась отвести подозрения от себя, «друзей по ссылке» и всех, кто распространял копии рукописи. А сотрудникам журналов ничего не грозило: за столько лет не раз изменился состав редакций, в них КГБ следы не искал бы, ведь и раньше обошлось без таких разысканий.
Подчеркнем: 23 декабря 1963 года Твардовский подтвердил Гинзбург: есть «принципиальная возможность опубликования». Неделю спустя в письме редколлегии объяснял, почему это невозможно.
За неделю ситуация вдруг изменилась. Поначалу Твардовский если и не обещал публикацию, то не исключал саму возможность ее. Принципиальную. Да, рукопись еще не прочел. Но уже знал: особо нового там нет. Подзаголовок внятно обозначал тематику и проблематику. Все соответствовало сказанному Гинзбург в письме главреду.
Твардовский, объясняя редколлегии свой отказ, привел два взаимоисключающих аргумента, что не мог не заметить. Стало быть, оба не относились к делу, и это роли не играло. Что главред, надо полагать, изначально понимал.
Кстати, Твардовский не советовался с редколлегией, а только сообщил о своем решении. Имел право и не сообщать, это обычная практика. Необычно же, что главред документировал отказ. Да еще и так, чтобы нашлось кому подтвердить: Гинзбург отказано.
Случаи подобного рода документирования крайне редки в новомирской редакционной практике. Значит, правомерны два вопроса. Первый — что же изменилось за неделю. Ну а второй, перед кем и в силу какой причины Твардовский собирался отчитываться.
Предвиденные обстоятельства