Читаем Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 полностью

Родная моя Олюнка, с 19 не писал тебе569 — метался и «приходил в себя». Совсем ли я здоров? Нет, есть еще «рэнвуа», очевидно — желудок не справляется, устал… — спрошу Антуана на днях. Вчера была Елизавета Семеновна — увы, ее сестрица не в нее, очень «для себя», и моя посылка тебе оказалась непосильной: взяла лишь меньшую половину и, главное, — не взяла «душистый горошек»! Из конфет вслепую — завязаны! — выбрала, кажется, худшее. Дама тучная и… — несмотря на обещание дать ей и ее дочке по книжке — не осилила! Ты пишешь: дамы бы дежурили! Не все же, как ты… как милая Елизавета Семеновна, как Меркулов. У всех — _с_в_о_и_ заботы, да и трудно теперь, да и нет необходимости, раз у меня Родионовна, хоть и упрямая старушка: каждый день ставит портреты по-разному! И все так переставляет, что сам черт не найдет. Ругаю ее, кляну, — про себя. Кто Меркулов? Был генеральный секретарь Товарищества Саввы Морозова. Честнейший, умнейший. Все ценят. Он староста на Дарю, и без него пропал бы наш кафедральный собор! Всех держит в руках и самому митрополиту режет правду. Бог мне его послал. Он со мной нежен, как с ребенком. Что достанет себе — делится, всегда. Курочек достает Ваньке. Сырки-сюисы[267], — крем такой, будто сгущенные сливки. Рыбки — ружо

[268] — чу-до! Масло порой, получает от родных из провинции. Ему 62 г. огромный, красивый, до-брый! Сам познакомился со мной. Я с ним нежен, люблю его, _ч_у_в_с_т_в_у_ю. Женат лет 40, как я с Олей был… — жена — тихая, боится «тревог», очень набожная — все посты постится. Детей нет. Мое творчество любят оба. Москвичи! _В_с_е_ им родное. Получил он твое письмо. Он очень трогателен: так обо мне тревожится, следит, соблюдаю ли диету. Серчает, мило. — Елизавета Семеновна вчера принесла пару свежих яиц. И йогурт. У ее сестры нет ничего из хозяйства на даче, сама берет молоко на соседней ферме, и яйца, редко. Привозит сестре хороший творог, а та делится со мной. Мне обеспечены куры, каждую неделю. Денег у меня достаточно, ты напрасно этим тревожна. Меня теребят и издатели, и газеты. Рассказ из «Солнца»570 — говорят, ошеломляет. Я… писал… так?! Да, я _с_л_ы_ш_у_ _с_и_л_у. Я эту главу проработал, для газеты. Другие — еще страшней. Ты отказала мне в совете… — не выбирала, как я просил. Мне грустно это… — «Ри-зы»?! Ни к чему: я даю _р_у_с_с_к_и_м_ мученикам. _Д_о_л_ж_н_ы_ _в_с_е_ знать. Голова полна планов, идей, тем. «Хлеб насущный…» — как бы написалось! Я слышу все запахи. Я вижу больше сотни сортов «выпечки» нашей. Но не в сем дело: все пронизывается болью: не умели свое беречь! неблагодарные скоты… Господь сто-лько дал..! И отняли у народа все, — да, ведущий слой наш отнял. Прет из меня… — десяток тем, а надо прежнее закончить: Бог дал мне отсрочку. Пишу — завтра — конец «Именин» — продолжение «Кренделя»? Не знаешь? Закончу сначала «Лето Господне». Буду печатать в Париже571
«Знаменательную встречу», — «Слово» о Пушкине[269]. И статью о «Поэте стихий и ледяной пустыни», — о творчестве И. Новгород-Северского, мужа Юли. Он ввел в русскую поэзию целую область… русскую Арктику. Изволь ответить тотчас — когда вернешься на наше Рождество домой, я пошлю тебе ландыши или живую сирень. Хочу, закажу здесь, сам. Глупая тучная дама отвезла тебе дрянь — «жасмин» жульнический конечно. Оля, у меня есть гречневая крупа, хочу каши с молоком, но держусь. Ел квашеную капусту, щи из нее, — ничего! Но… дуло, правда. От каши? Буду протирать. Но — хочу! Выпишу крупы через Земмеринг из Риги. Есть хочу ужасно. Но вот, наелся бацилл, «лактобациллин Мечникова» — чтобы освежить внутренности мои, съел 18 комприме с бациллами… — написано: без вреда! — и… поплатился: теперь 3 дня «забастовка». Но есть хочу. Всего! Значит, требуется. Ел устрицы в воскресенье и сегодня, три штуки лучших, с лимонным соком, вернее — нет лимонов! — с дикими апельсинами. Сегодня ел: утром, в постели: квакер с маслом, йогурт из цельного молока, крепкий чай с молоком, сахаром и сухари с маслом. Днем — курочка и яблочный компот. В 7 ч. — баранье жиго[270] — чулочки Меркулова! — и 4 шт. пти-сюис
[271] с желе из айвы. Хочу есть, и ждет йогурт, цельно молочный. Ну, что делать?! А… отрыжка еще. До 4 с часу — отзывались устрицы. Теперь — будто дрожжи. Доктор Серов меня забыл. Ирина приносила йогурт. — Скажи Фасе твоей — жалею ее, бедную. Ты опять больнушка? Да что же _э_т_о?! Лежи, непоседа, не смей ни-куда. И на Рожедство не езди, а молись дома. Пропой «Рождество Твое…» и «Дева днесь…» — и зажги елочку. И я приду к тебе, ангел мой. Пусть это Рождество будет светлым, _н_а_ш_и_м. Тихим. Цени, Олёк… Господь нас дал друг другу — чисто, нежно, как детей. Я счастлив тобой, твоей любовью чистой, твоей душой. А ты..? И буду ценить. Жизнь так хрупка. Генералу Деникину должны делать операцию, узнал сегодня, — что-то «серьезное». И жена лежит, слабость сердца. Но у ней от злоупотребления наркотиками — давно. Приучила себя. Он сколько раз жаловался Оле. А теперь — он… Ему — 71 г. А мне — 66-ой. — Видишь, как у края… жизни. Я не чаял поправиться. Я еще очень слаб. Ноги отвыкли. Худящие… Но я, кажется, набираюсь. Надо начать «селюкрин». — Куда ни приду — что-нибудь подадут. Я не гордый, беру. Да ведь так все трудно найти. Вот, уже нет квакера… Юля старается все достать. Нашла мне чудесный хлеб — пэн комплэ[272], как довоенный. А теперешнего я не могу есть, только бискоты[273]
, сухарики почти белые, но они надоедают су-хи-е… а я хочу объемного корму. Ах, как мечтаю сырой квашеной капусты! Был у меня план: самому заквасить, да кадочки нет. Я люблю сам делать опыты. Выучился без масла на раскаленной сковороде жарить… — чудесно! Накроешь — а _о_н_о_ _с_о_-_о_-_ок дает! Оля, отчего так хочется есть, _в_с_е_г_о? И самого грубого. Квакер не буду — буду есть утром лапшу… или — кашу гречневую? Может быть, пришлют из Риги? У меня фунта три вязиги! — вот бы пирожки с кашей! Не сочти за идиота, — все про еду! — но я так истощился! Ведь 4 мес. болел. И почти не ел. Мои инженеры стряпают торты из… желудей! Дрянь. Макового хлеба хочу! Оля, когда представляю огромную булочную… Филиппова! Ско-лько..! и какой запах. Любил калачи с икрой. Навагу..! си-га..! Я брежу… едой. В Крыму так не бредил. Что — _э_т_о?! Или — себя теряю? дожить до… _т_а_к_о_г_о! Вчера мечтал: монументы — хлебному колосу! дару Господа! Хлебу насущному!! О, как бы я с тобой говорил!!! _Ч_т_о_ бы тебе насказал! Мозг горит. Вот сейчас ем йогурт, сам делал, из «биолактиля», «болгарская бацилла молочная». Какой же йогурт ты сделала бы! из густого молока!! Я так люблю молоко! и все молочное. И нет его. Ну, что пол-литра! «Отдавали бы молочные карточки», — пишешь. Чудачка! У нас только дети получают молочные карточки и больные, редко. Я — милостиею Божией. А то, если выбрать молочную карточку, побольше — кончится мясо и жиры, сыр — капля! И все это от «разумного французского порядка», — будто на-зло делают, чтобы население дыбилось. Чертова пропаганда англо-саксов прямо кричит: «морите народ, тормозите, чем хуже — тем лучше»! А во Франции _в_с_е_г_о_ много! 10 млн. тонн картофеля — лежат. Кур — тьма, а яйца не видишь. В провинции..! Рыбы… — сколько угодно. А в Париже — как редкость, по рыбке малой в неделю, да и то не всем. Во всем — злостный саботаж. И все «ловчатся» как-то, гнусно. По статистике — очень прибавилсоь всякого скота, а мяса раз в неделю… 90 грамм! Насмешка. Но богачи _в_с_е_ имеют. На днях Меркулов был на «завтраке»! Столы ломились от еды. Как до войны. — Если теперь издать «Солнце мертвых» — Россия взяла бы, шутя, 50 тыс. экземпляров, так мне пишут. Я получил бы 1 млн. франков, т. е. на ваши — тысяч 50 гульденов. Но нехватка бумаги, издадут, если уговоримся, — куда меньше, если позволят. Придет пора, и мое «Богомолье» будет в каждом православном доме, — _в_е_р_ю. Все никак не могу вымыться, так холодно, боюсь простудиться, какой-то страх! Ищу теплой бани, есть где-то недалеко. Ведь я недавно только стал выходить. Я же был очень болен. Я не верил, когда понял, что начинаю выздоравливать. Да верно ли? Ну, Олёк, изволь сейчас же написать, когда будешь у себя на Рождество. Всю правду о здоровье. Боли опять? да, девочка моя? Как бы прильнул к тебе, приласкал, детку мою. Ведь ты могла бы быть моей дочурочкой. Ну, пора спать, одиннадцать. Корреспонденция моя запущена за болезнь… — жуть. Все было брошено. А хочу работать. Берлинское издательство хочет новую книгу — против большевиков. Дам… — «Каменный век». Но там все мои счета спутаны, у заменившего старого моего, Фишера572. Концов не найду. Хлопочет Земмеринг. Сын ее, немецкий солдат573, вчера был у меня. Ты знаешь… один студент-рабочий, добивавшийся меня и бывший у меня… — вчера узнал! — оставил для меня кому-то сто франков! Я чуть не расплакался… — святая лепта! Я просил отдать ее — церкви. Вот, Оля, это уже — _л_ю_б_о_в_ь. Благослови его Бог.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 7
Том 7

В седьмом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены книги «Американский претендент», «Том Сойер за границей» и «Простофиля Вильсон».В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.Повесть «Том Сойер за границей», в большой мере представляющая собой экстравагантную шутку, по глубине и художественной силе слабее первых двух книг Твена о Томе и Геке. Но и в этом произведении читателя радуют блестки твеновского юмора и острые сатирические эпизоды.В повести «Простофиля Вильсон» писатель создает образ рабовладельческого городка, в котором нет и тени патриархальной привлекательности, ощущаемой в Санкт-Петербурге, изображенном в «Приключениях Тома Сойера», а царят мещанство, косность, пошлые обывательские интересы. Невежественным и спесивым обывателям Пристани Доусона противопоставлен благородный и умный Вильсон. Твен создает парадоксальную ситуацию: именно Вильсон, этот проницательный человек, вольнодумец, безгранично превосходящий силой интеллекта всех своих сограждан, долгие годы считается в городке простофилей, отпетым дураком.Комментарии А. Наркевич.

Марк Твен

Классическая проза