27. XI Утро. Вымылся в кухне, в t° 30°, от газа. Могут запереть газ. Но все равно. После бани — легко. Все еще renvoi, но есть хочу. Спал плохо, дремлю, писанье пока отложил. Целую детку. Твой Ванёк. Тяжко мне читать «Солнце мертвых».
27. XI.42[274]
Милый Ванюша. Очень неловко писать — лежа на спине, еле вижу бумагу. Но хочу все же дать о себе знать и тебя приголубить. Я все лежу и лежу. Сейчас был доктор, говорит, что «если ничего не будет — то попробуйте в воскресенье на 1 час посидеть в пеньюаре, свесив ноги». Хорошо это «попробуйте»… Ну, попробую. Всякий раз страх и трепет не только у меня, но и у прочих… Какой-то психоз… Невозможно так. Магнетизерка ездит ко мне тоже. Ничему не верю… Ну, будет…
Анна Семеновна звонила вечером, накануне отъезда по телефону и говорила с мамой. И знаешь, Ваня, моя к тебе очень большая просьба
: _н_и_к_о_г_д_а_ ее не утруждай просьбой _о_т_н_о_с_и_т_е_л_ь_н_о_ _м_е_н_я. Очень прошу. Моя посылка для тебя осталась вся целиком в ее магазине. Кто и когда ее получит, не знаю. Ну, пусть все портится и тухнет. Мама с ног совершенно сбилась с моей болезнью и устает отчаянно, у нее утомляется сердце. Ее я гнать не могу в Гаагу, а у Арнольда молотьба. Сейчас в родовом имении, с 5 1/2 ч. утра уже из дома и до ночи, и все почти на велосипеде. Его тоже не могу погнать. Ну, Бог с ней, с посылкой. Брала бы тогда, хоть для своего пользования или дала кому, а то все протухнет (* Предупредила, что в магазине очень жарко.). Наш друг навряд ли сможет к нам приехать, как я думала. Он уезжает уже в Берлин.Ах, как трудно писать. Ваня, «Чудесное ожерелье» больно видеть в соседстве новых твоих «собратьев» по «литературе» (* Потому я и не «выбирала» для печатания. 4.XII.42.)574
. Таких, как твой племянник575, думаю, не один и не два, и какое же право имеют некоторые господа из этих «литераторов» называть их «стадом»?? Оставь ты меня мучить этими вопросами, — мне это больно свыше силы. Ты поступаешь, слушая свой голос, ну дай же и мне своего слушать. Я не раз тебе писала. Я сумею перед Богом ответить за все. Не считай меня «заблудшей овцой». И… подумай о твоей сестре576… она же жива!И… будет о подобном. Благодаря короткости фраз, ты можешь подумать, что я холодна или резка, но это не то. Я же не могу иначе. Как трудно писать на спине! Я постоянно мучаюсь твоим здоровьем. Мама спрашивала А[нну] С[еменовну] о тебе. Она сказала, что «все, что тебе нужно она
и ее сестра доставляют», что тебе главным образом нужна диета, и больше нового ничего не сказала. Хоть я и благодарю Бога, что тебе она кое-что доставит, но все же убита была, что мое не взято. Фасеночек мой родной успокаивала и сказала, что ее муж с удовольствием все возьмет, когда поедет. Но только… когда? Об Hôtel’e не хлопочи, т. к. г-н Ederveen не поедет, а обо мне и речи теперь быть не может. Я, Бог знает, когда опять окрепну. Две недели завтра как лежу, пластом лежу. Фасин муж, передавая мне летом твои подарки, сказал в ответ на мою благодарность: «…считал честью услужить русскому знаменитому писателю». Я его не хочу больше звать «дубиной». Бедная Фася горюет с мамой без папы… Эх, чудный был ее папочка… У меня от лежанья по ночам иногда отчаянные боли… тоскует все тело… и все лежи, и лежи. Ну, будь здоров, Ванечка, обнимаю тебя, родное сердце и целую. Оля[На полях: ] Молюсь за тебя. Молюсь и за доброго Александра Николаевича.
10 ч. вечера
4. ХП.42 Спасибо, Ванечка, за подарки: духи (очень мне нравятся, настоящий жасмин комнатный), конфеты мои любимые, antigrippal, клюква. Спасибо, целую.
Одновременно реву от злости, что мое все
, все оставила в магазине.Даже 3 коробочки Bisma-Rex вернула. Две коробки драгоценного висмута и не говорю уж об остальном. Это же, прости, — хамство! Не для меня, а для тебя, которого она чтит! Спроси-ка ее, как я ее просила! Два раза писала…
30. XI.42