Читаем Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 полностью

Ольга, дай я тебя обниму… как когда был здоровый — в мечтах хоть! Мою юнку, свежку, бодрушку, певунью, товарочку мою ясноглазую, репку мытую… — какая ты — слышу, — вся души-и-истая, вся атласная… вся — вёрткая, скользящая… — Оля, то (!), что вот сейчас я чувствую в себе… о, как ясно! — вернулось. Эти месяцы болезни я не слышал в себе э-то-го… возбуждения… порыва к тебе всем существом… ну, всеми силами… а это добрый и _в_е_р_н_ы_й_ знак — знаю! — что _в_с_е_ приходит в норму. Олюнка, Олька, Ольгушка… — ты — здорова! Слышишь, как — весь к тебе? — Никуда не поеду. От тепла-то? Раз хочу и хочу есть, — значит, èa va[279] (ca ва), как говорят французы. От добра добра не ищут. Весь в планах писаний. Но надо корреспонденцию очистить. Завтра запишу. «Михайлов день» — день — отныне — твоего выздоровления!!! — обязательно перепишу и пришлю, — это мой поцелуй тебе на

здоровье, новое, сильное, страстное! Да. «Яко видеста очи моя спасение Твое»577. Ясно. Господи, благодарю Святую Волю Твою… за Олюночку благодарю! — Я молился за тебя, но… ка-кая моя молитва! Помни: 21-го ноября = 8 ноября, Михайлов день, — Горкин именинник. В этот день ты была избавлена. Камешек раньше еще вышел, шел (боли)? А м. б. во время болей — оторвался, причиняя боли, шел медленно, где ему надлежало идти, царапал (его «тянуло»!). Так как же не послать тебе этого «Дня»?!! Ольга, моя _и_с_к_р_а… зажгла ты меня, _ж_г_л_а… чуть не сожгла… но теперь ласкай, свети и грей. И мы запишем! Помни. Целую, _в_с_ю. Не стыдись, я — _ч_и_с_т_о, я — _ч_и_с_т_ы_й. «Нечистого» мы прогоним. И будем целоваться детски… Олечек мой, как люблю-у-у!.. Бегу на воздух. На почту. Забегу на кофе к Елизавете Семеновне. Она вчера мне ли-мон (!!) достала… чудеса!

Твой до-всегда Ванёк, едун, — гулёна

Ах — хочу писать и еще… чего? — обнять тебя, Оль. Пиши. Ты — здорова. _Я_с_н_о. Го-споди, дай, дай!

[На полях: ] Скажи, почему ты чувствуешь, что выздоровела. (Да!) Но… почему?

Мы выздоравливаем в одно время, в _о_д_и_н_ и тот же день!!!!!

Как же благодарю за лекарство! Оно почти кончило с renvoi.


235

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной


30. XI.42 8 вечера

Ясная моя Олюночка, светлая зорька, — я-то уж ве-чер… — только что послал тебе письмо, получив обрадовавшее меня твое, от 22, — ты же выздоровела, _д_о_л_ж_н_а_ выздороветь! У Елизаветы Семеновны застал сестру, только что вернувшуюся из Голландии. Боже мой, Олюнка… как ты меня хотела напитать, сколько заботы отдала, _в_с_ю_ себя, родная… я так чувствую сердце твое… но, видишь, не в твоей светлой воле — облегчить мне житие мое. Не грусти, слава Богу, у меня все есть для питания, режимного. Вот сейчас сварил чудесные щи, к ним немного каши гречневой! — на завтра. Захотелось так: стряпал, о тебе думал, — вот сейчас Олюнке пошлю мой «ангельский» дар, — ангелу моему далекому — Ольгунке! да, перепишу «Михайлов день», Горкина именины. Это тебе мой братский поцелуй, на выздоровление. Все оставил: и ответы на залежавшиеся письма, и начатую работу для газет, все, все… — тебе хочу, всю душу хочу тебе отдать! И, знаешь, это так надо, да. «Михайлов день» у меня в единственном экземпляре и если бы пропал, трудно теперь найти. А раз перепишу для тебя — застрахую крепче, ты сохранишь. Этот рассказ — из 2-й части «Лета Господня» — кажется, удался, я несу его крепко и светло в сердце. Растревожила меня Анна Семеновна, говорила с твоей мамой по телефону, ты — лежишь?!.. это же было — говорит она — в четверг? — 26–27? С 22, когда ты писала, ты все лежишь..? больна? Но я хо-чу верить, что доктор еще не установил, что камешек вышел из почки, что, м. б. боли были, когда проходил мочеточником?.. Крепко верю, что ты теперь преодолела недуг! 21-го, это же по старому стилю — Михайлов день! — по новому — Введение. Будь здорова! будь!! будь, Олюнка!!! Анна Семеновна хоть и очень тучная, но живая, а говорит — десяток слов в секунду… и без телефона-то ее часто не поймешь. Не унывай: приеду если — да, да!! — все у тебя съем, что хотела мне послать. — И петушка какого-то, — хотела жарить? Ах, ты, милка — добрушка, широкушка… да ведь надо покоряться обстоятельствам, — живем в величайших событиях, какие тут мирные жареные петушки! Бог даст, споют народы — «Слава в вышних Богу, и на земли мир, и в человецех благоволение…»578 — тогда и всякие пианиссима жизни будут слышны и доступны. Нам ли не принимать все, как «назначенное» — свыше, когда мы свою космически-российскую грозу-землетрясение видели и в ней кипели и — сохранили душу?! Ничего, да будет Его Воля. А вот, получай: от Вани — Олюночке, — тишайшее, да-внее!579

Обострение болезни оборвало. Сегодня закончу. (Продолжение на днях пошлю.)

Хоть это порадовало бы тебя! О, как тебя видеть радостной, радость моя! Господи, если бы быть здоровым к весне — и я бы был у тебя! и еще должен дописать «Именины»580 — читатель ждет. Твой Ваня

[На полях: ] Исправь. Не выправлял, м. б. есть описки.

Этот очерк сохрани, это последняя редакция — для тебя. Ваня


236

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 7
Том 7

В седьмом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены книги «Американский претендент», «Том Сойер за границей» и «Простофиля Вильсон».В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.Повесть «Том Сойер за границей», в большой мере представляющая собой экстравагантную шутку, по глубине и художественной силе слабее первых двух книг Твена о Томе и Геке. Но и в этом произведении читателя радуют блестки твеновского юмора и острые сатирические эпизоды.В повести «Простофиля Вильсон» писатель создает образ рабовладельческого городка, в котором нет и тени патриархальной привлекательности, ощущаемой в Санкт-Петербурге, изображенном в «Приключениях Тома Сойера», а царят мещанство, косность, пошлые обывательские интересы. Невежественным и спесивым обывателям Пристани Доусона противопоставлен благородный и умный Вильсон. Твен создает парадоксальную ситуацию: именно Вильсон, этот проницательный человек, вольнодумец, безгранично превосходящий силой интеллекта всех своих сограждан, долгие годы считается в городке простофилей, отпетым дураком.Комментарии А. Наркевич.

Марк Твен

Классическая проза