Читаем Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 полностью

Ну, что это ты, Ольгушонок, — сейчас твое письмо — безликое! — впервые — без подписи и привета! Я таких не хочу. Конец его: «В ту зиму его не было (предвесенья, — моя вставка, из предыдущего твоего) за морозами, но в нормальные зимы эта очаровательная пора — особенность голландской природы». И все. Безхвостое письмо — не письмо! И потому пишу тебе очень кратко, — по-мни! Письма надо подписывать, пусть хоть и без привета. Холодное и — для меня — пустое письмо. Мне совершенно неинтересны подробности об эвакуации, на что ты затратила много сил. Правда, это твое сердце… и — по-христиански. Чту это в тебе — и тревожусь. Ты меня караешь, что нет писем, и потому без привета и подписи?

Мой рассказ, (в субботу появился в 2-х «подвалах» газеты), вернее — это 2-ая половина, окончание — произвел фурор. Все говорят — чу-десный! Я знаю, что — да. Это _в_ы_ш_л_о. Да так оглушительно. О 1-й части были мне письма629

, благодарят — «Вы даете нам, возвращаете нам — и молодежи Россию…» Вчера было много народа: все в один голос — вот, все говорят — необыкновенный, насыщенный, удиви-тельный… а… соловей! А «грех Василия Васильевича», а — преосвященный с… расстегайчиком… а протодиакон с многолетием… а — «удивление». Столько дано много в этом рассказе, у другого на 10 рассказов бы хватило, а я вложил в 9 страниц машинки. Не могу тебе послать: переписывать надо больше 1500 газетных строк (2-ой части есть копия, правда). А я сейчас весь в работе. Сегодня должен написать статью о стихах630, а завтра начать и в 2–3 дня кончить — «Масленица в Москве». Кстати: я 2-ю ч. «Именин» писал… 2 часа в субботу 23.I и часов 5–6 — воскресенья. В понедельник переписал, хотя писал на-чисто! Но боялся посылать, — опечаток не обобрался бы. А вышло — без единой опечатки! Я знаю — какая си-ла, этот рассказ! «Михайлов день» — куда слабей. Писал — с тобой в сердце. «Пути» будут даны. Я теперь хорошо обеспечен едой. Друзья регулярно посылают творог, да ка-кой! — сметана!! В воскресенье зван на блины за город, где меня обещал (новый читатель) выкупать в… сливках. Сейчас принесли яиц. Надел только что сделанный по заказу бандаж — поднять желудок. Вчера — хотя я ем мно-го — ни разу ни отрыжки, ни… Твой цикламен увял… внезапно: залил я его? Но краснолистное растение (бегония) на День ангела, — пышно дает листву, но… не цвела! Гиацинты (твои, от Пасхи) дали ростки, а один вылупляет бутон.

Не считайся со мной письмами! Я слишком занят, после болезни, все запущено, главное — работа. Если ты хочешь писать такие бесприветные письма, твое дело, я отвечать не стану. Я взял было труд — переписал «Михайлов день», ты мне платишь бесхвостым, безличным письмом. «Именин» не пошлю. Я расстроен. Очень рад, что толстошкурных голландцев чуть пощекочут. Этот народ привык пенки снимать с пролитой чужой крови. Во время прошлой войны они торговали налево-направо631

, перелопались с жиру. Теперь… но что это в сравнении с нашими испытаниями. Если бы не ужас «потопа», как бы хотел, чтобы большевизм вспыхнул в этих странах, после войны! Нужна такая наука сытым западно-европейским демократам(!!?) Демокра-ты! Сволочь, а не демократы! Жидовская нанятая сволочь! Все продадут, все. Бедная Россия! На нее — все, Ей — все! Нет, «опыт» для других важнее. Ну, он придет.

Я сердит на тебя. Голое письмо. Таких не надо мне. Долго теперь не напишу. Я писал тебе 20–21–22, 28-го632. На 1-й неделе хочу говеть. Прости меня, но я… остаюсь с сердцем, на тебя. Добейся Парижа, а то мы так и не свидимся, — почему-то мне кажется. Мне трудней, и я еще не совсем оправился. Ну, Бог с тобой.

Протестуя, все же целую твою лапку. Ваня

А хотел хотя бы копию II ч. «Именин» послать. Не пошлю. Я серчаю.

Прости за все это: только сейчас увидел, что и поцелуй, и подпись. Объясняется тем, что при скрепке спутаны страницы!

Да, увидал недочитанную страницу, проглядел, 2-ой лист был пришпилен наоборот, я прочитал 3-й как 4-й. И возмутился «безхвостостью». Прости. Описание весны — отлично. С коровой не меньше. Ты должна _в_с_е_ писать, Ольга. Не тяни, не выбирай, не жди. Пиши — набить технически руку. Пиши — дыши, свободно. Не оглядывайся, не бойся: как выйдет? Выйдет, как надо. У тебя го-ры — писать! Пиши, черт возьми, хотя бы о голландцах. О хозяйстве — «Моя ферма». Это — жизнь. Все пиши. M-les de Haas [малолитературные] кумушки, и им все

знать надо! — Не дождусь, когда поеду на Юлину дачку. Писать. Достал еще большую коробку pastilles Vichy (menthe[299]). Что ж, если «дубина» не приедет, — куда я дену все? Шоколадные конфеты долго лежать не могут. Каштаны — ну, хоть и засахарятся, все же их можно есть. Сам буду есть. Золотые медовые ждут-ждут. Не можешь ли с каким-нибудь немецким путешественником послать мне лекарство Bisma-Rex? Справься. Я его просил бы взять обратно что-нибудь для тебя. На А[нну] С[еменовну] нет надежды. Я чувствую себя относительно хорошо. Вчера — был резв, как юный. Я не старею. Вот, например, стихи Ив. Ив. Новгород-Северского (псевдоним) мужа Юли:


Шаманы 633


Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 7
Том 7

В седьмом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены книги «Американский претендент», «Том Сойер за границей» и «Простофиля Вильсон».В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.Повесть «Том Сойер за границей», в большой мере представляющая собой экстравагантную шутку, по глубине и художественной силе слабее первых двух книг Твена о Томе и Геке. Но и в этом произведении читателя радуют блестки твеновского юмора и острые сатирические эпизоды.В повести «Простофиля Вильсон» писатель создает образ рабовладельческого городка, в котором нет и тени патриархальной привлекательности, ощущаемой в Санкт-Петербурге, изображенном в «Приключениях Тома Сойера», а царят мещанство, косность, пошлые обывательские интересы. Невежественным и спесивым обывателям Пристани Доусона противопоставлен благородный и умный Вильсон. Твен создает парадоксальную ситуацию: именно Вильсон, этот проницательный человек, вольнодумец, безгранично превосходящий силой интеллекта всех своих сограждан, долгие годы считается в городке простофилей, отпетым дураком.Комментарии А. Наркевич.

Марк Твен

Классическая проза