Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Не смею я так думать, — это не гордыня ли? Но что же я могу с собой поделать, когда это _т_а_к! Оля, милая моя, ласковочка моя, мой свет, меня ведущий… Оля! Прости. Я не так уж виновен. Я овладею темным во мне. Ты не прочтешь ни одного горького слова, не услышишь… — только благоговение, только жизнь тобой, только озарение тобою, только прославление тебя, только вера в твое огромное, непостижимое дарование, — от Господа! — мне непостижимое, — я такого счастья, радости, любви, _с_и_л_ы_ в себе от тебя, — не мог ни вообразить, ни предчувствовать, ни втайне возмечтать об этом. Это ослепляющим, сердце-душу опаляющим благодатным _С_в_е_т_о_м_ явилось. Оля, не смею и ножки твоей коснуться дыханием, благоговейным касанием губ коснуться, — так я взираю на тебя, несбыточную, безмерную для всех чувств моих. Оля, — то, что послал тебе, — этот набросок, — «Девушка с цветами», — это тебе — земной — я… но Ты для меня еще другая, высшая… — Этой я не мог бы ни слова дать в творческом порыве, — так это все мое недостойно истинной тебя. Оля, ласточка, — земная моя Оля! — я люблю тебя, как никого, никогда не любил, — а я ведь только раз и любил в жизни! — _т_а_к_о_й_ любви я не знал… такой переполняющей, наполняющей, _т_в_о_р_я_щ_е_й, возносящей, умножающей все силы духа моего… — и — грозящей. М. б. темному во мне — грозящей? Не знаю. Олёль моя, девочка святая, дитя мое, Оля, — у меня нет имен для тебя. Не мучай меня, напиши мне, я без твоей ласки опустошаюсь, никну, теряюсь, — не живу, а жду, жду, жду… — и не знаю, чего я жду. Я уже _н_и_ч_е_г_о_ не жду, — все пусто, в пустоте. Оля, не томи, у меня уже и сил не стало. Я не могу. Прости. Я не могу больше.

Родная, милая Оля! Как я люблю тебя! Любовь моя — боль! Пусть еще больше будет боли! И. Ш.

1 ч. ночи на 2-ое XI

36

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

2. Х1.41

11 ч. 10 мин.

Оля моя, я в такой смуте — тоске, что все спуталось, до отчаяния. Я не безвольный, я очень силен волей, и я доказал это жизнью: я _н_а_ш_е_л_ себя, и _о_т_д_а_л_ себя тому, что было мне даровано, — для этого нужна воля. На письме не выскажешь. Безвольный, не дал бы того, что я дал. И — в каких условиях! Да, Оля была моим оруженосцем, моей опорой. Да святится память ее! Я верую, что ныне ты мне дана — завершить и… _ж_и_т_ь, одновременно, и, _ж_и_в_я, — победно закончить _в_с_е. Когда я писал тебе — «веди меня», — _э_т_о_ разумел. В делах жизни — я воли не теряю. Силен. А вот теперь, когда ты меня лишила себя, обусловив моим объяснением, когда письма плетутся, и я не имею права уже ускорять expres’oм, я отдан в пытку. 6 окт. писала ты: «Как я Вам верю, как не хочу Вас мучить. Разве я могла бы Вас мучить? Даже невольно? Нет, никогда». А теперь…?! Ведь мое письмо от 11–10.Х — это прорыв темного во мне, оттого, что ты так «глухо» писала 2 окт. После ты сама сознала, что «м. б. я, действительно, слишком мало открыла о себе». Да, потому. Я уже молил тебя простить мне это письмо, невольное оно… ты нагромоздила обвинений в том, чего я не мог знать даже, т. к. эти «мелочи» я узнал после 11.Х (цвет твоего лица, свежий, твой чудесный стих-гимн, и еще что-то…) (все спуталось!) перетолковала наизнанку «оценку читателя», оскорбилась «цинизмом», — не

моим, — а, мне трудно. Единственно, в чем, я провинился, — в огненности своей, в страстности, то, что я назову — за-любовь или под-любовь… что самое малое в моей _л_ю_б_в_и_ — святой силе. Да, и злое во мне крикнуло, а я оставался — сердцем — весь в любви к тебе, небывалой, _п_е_р_в_о_й_ — _т_а_к_о_й_ — любви. Мне даже страшно так говорить… но _о_н_а_ _в_с_е_ поймет. Это любовь — последняя, какая-то _с_в_е_р_х — любовь. Ну, я все ответил на письмо 22-го. Да, вот что. Возможно, что «Пути Небесные» так и не завершатся. На случай этот я тебе — отдельно — набросаю (попытаюсь, выйдет ли, такой еще _х_а_о_с_ в очертаниях романа!) ход «явлений» — для II и III части. Ты их, м. б., _с_а_м_а_ закончишь. Ты — в силе. Я тебе _в_с_е_ главное — сердце романа — передам. С тобой — я его написал бы скоро. Он сам вылился бы — как дыхание, — с тобой. _Б_е_з_ тебя — он будет — (если только будет!) — плестись, мучительно, — и — искривится, знаю. Но все же… я оставлю тебе _х_о_д_ его, без красок, без дыхания. Ты вольешь его, облечешь, дашь расцветку. Ты — можешь. Сама увидишь. Ты — единственная, ты — естественное дополнение — меня, как я — тебя. Теперь это для меня — истина. Ты незаурядна. Мало: ты — необычайна. Ты — гений? Да… _э_т_о_г_о_ состава. Это не — от сердца я, а от — мысли, строгой.

Постараюсь восполнить ответы на последние твои письма. Нет, я не обращаюсь в противника, когда узнаю, что — «любим». Хотя бы потому, что ничего не знаю. Одни — намеки, полунамеки. Ты еще не успела рассказать мне о себе. Я должен, как палеонтолог — по кости — определить _в_и_д, слой. «Останься близким, чтобы я тебя не боялась». Это ты сама себя боишься, сама таишь… я ближе быть… уже не в силах: ты _в_с_я_ — во мне.