Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Поскольку все мы понимаем, что фабрикация и искусственность не противоположны истине и объективности, то без колебаний описываем сам текст как посредника. Но по той же самой причине мы не должны отказываться от традиционной цели — достижения объективности — просто из-за того, что очень уж внимательно относимся к тяжелой машинерии текста. Наши тексты и тексты наших собратьев-ученых идут параллельным курсом — они одновременно и искусственны, и точны: тем более точны, что

созданы искусственно. Но и наши тексты, и тексты наших собратьев-ученых рискуют оказаться только искусственными, то есть полными артефактов. Разница не в том, что одни обладают точным знанием, а другие пишут тексты, не между «научным» и «литературным» мышлением, «духом геометрии» и «духом изящества»,

но в том, что одни пишут плохие тексты, а другие — хорошие[180]

. Надо ставить вот какие вопросы: что такое хорошая лаборатория и что такое хороший текстовый отчет? Последний вопрос, далеко не запоздалый и не беспредметный, принципиален для определения того, чем является для нас наука о социальном. Поставим его как можно более вызывающе: хорошая социология должна быть хорошо написана; если нет, то через нее не откроется социальное. Вопрос не в том, противоположны ли объективные тексты субъективным. Есть тексты, претендующие на объективность потому, что внешне имитируют то, в чем видят секрет естественных наук; а есть пытающиеся быть объективными, так как идут по следам объектов, которым дана возможность возражать (object) против того, что о них говорят. Именно потому, что ACT претендует на обновление того, что понимается под наукой и под социальным, она обязана обновить и понимание того, что такое объективное описание. Это слово отсылает не к традиционному смыслу строгих фактов с их холодным, незаинтересованным притязанием на «воплощенность»,— а к теплым, насыщенным интересами, противоречивым строительным площадкам дискуссионных реалий. Итак, объективность может достигаться либо посредством объективистского стиля — даже если нет объекта для рассмотрения, либо благодаря присутствию множества «возражателей»

(objectors) — даже если никто не собирается пародировать объективистский жанр.

Так что это замечательный вопрос — почему литература по социальным наукам часто написана так плохо? Тому есть две причины: во-первых, ученые стремятся подражать неряшливому письму «строгих» естественников; во-вторых, в отличие от последних, они в своих отчетах не собирают акторов, достаточно непослушных, чтобы мешать писать плохо.

На какую бы степень «неграмотности» ни претендовали ученые-естественники, им придется принимать в расчет, по крайней мере, некоторые выходки своих непокорных объектов. С другой стороны, похоже, что только социологи социального, особенно критические социологи, способны эффективно облекать точный словарь своих информантов в свой собственный пригодный на все случаи жизни метаязык. Даже несмотря на то, что ученые-естественники всеми силами стараются быть предельно скучными, дискуссионные реалии наводняют научные тексты настолько, что превращают статьи по физике, биологии и естественной истории в самые захватывающие сюжеты,— это убедительно показали исследования научных текстов[181]. Но социологам слишком часто — и дорогой ценой — удается быть скучными всегда! В этом, возможно, единственная настоящая разница между «строгими» и «нестрогими» науками: вам никогда не удастся заглушить голос не-человеков, но вы можете сделать это с людьми. С людьми надо обращаться гораздо деликатнее, чем с объектами: многие их возражения труднее зарегистрировать. Если субъекты с легкостью начинают вести себя как факты, то материальные объекты никогда этого не делают[182]. Вот почему вопрос о том, что такое хороший отчет, для социальных наук гораздо важнее, чем для естественных. Введение слов «текстовое описание» в рассуждение о методе может подействовать как динамит, но не потому, что оно дискредитирует притязания ученых на объективность, а потому, что оно навсегда уничтожит право «социологов» писать неряшливо под предлогом, что они должны писать «как» ученые. Поскольку исследователям науки часто приходилось убеждаться в том, что в научных текстах объективность возникает медленно, это избавило их от бремени фальшивых одеяний объективистской прозы[183]. Не живя в тени заимствованной объективности, они смогли в своих текстовых отчетах найти другие способы заставить объект сопротивляться.