Перевал в середине пути. Как преодолеть кризис среднего возраста

Моя сестра в прекрасно сшитой шелковой блузкепротягивает мнефотографию отцав военно-морской форме и белой фуражке.Я говорю: «О, это же то фото, что стоялоу мамы на комоде».Сестра с бесстрастным лицом украдкойкидает взгляд на мать,печальную, неряшливую женщину, грузную,с отвисшими складками,

как у матраса в Армии спасения, хотя и без дыроки разошедшихся швов,и отвечает: «Нет».Я смотрю сноваи замечаю, что на пальце у отца обручальное кольцо,которого у него никогда не было,пока он жил с матерью. И на нем виднеетсянадпись «Моей дорогой жене,с любовью,Моряк».И я понимаю, что фото, должно быть, принадлежит его второй жене, ради которой он бросил нашу мать.

С лицом пустым, как безлюдная часть СевернойДакоты, мама просит:«Можно я тоже взгляну?»Она разглядывает фото.Я смотрю на сестру в шикарном костюмеи на себя, одетую в синие джинсы. Разве мы хотелиранить мать,обмениваясь фотографиями в один из тех редкихдней, когда яприезжала к семье? На ее лице застыло странное

выражение,не ее обычная ядовитая горечь,но нечто настолько глубокое, что его нельзявыразить словами.Я отворачиваюсь и говорю, что должна идти,так как у меня обед с друзьями.Но весь путь от Пасадены до Уиттиерая вспоминаю лицо матери; думаю о том,что никогда ее не любила, и мой отецтоже ее не любил. Зная при этом, что я унаследовалагрузное тело,

каменное лицо с бульдожьей челюстью.Я веду машину, думая об этом лице.Калифорнийская Медея Джефферса, котораявдохновила меня на создание стихов.Я убила своих детей,Но, меняя полосу на шоссе, глядя взеркало заднего вида, я вижу лицо,даже не призрак, но оно всегда со мной,как фотография в бумажнике возлюбленного.Как я ненавижу свою судьбу[87].

Фотографии, в отличие от успокаивающего бальзама забвения, вытаскивают воспоминания из подсознания. Изображение прошлого соединяет трех женщин – мать, сестру и поэтессу. Под внешней поверхностью таятся застарелые раны и конфликты. Поэтесса скользит по времени, как ребенок по замерзшему озеру, не зная, где лед прочный, а где тонкий, но все равно намереваясь перейти на другой берег. В другом стихотворении Вакоски рассказывает, как принимала за своего отца Джорджа Вашингтона, поскольку ее биологический отец был «30-летним старшиной, всегда вдалеке от дома». В качестве отца она признала человека, в прошлом жившего на плантации Маунт-Вернон, а в настоящем – на долларовых банкнотах и в детских воспоминаниях, ибо «мой отец сделал меня такой, какая я есть, – одинокой женщиной, у которой нет цели, – как я была одиноким ребенком без отца»[88].