Перевёрнутый мир

— Я просто уверен, что снимаете вы гораздо лучше. И от всей души мечтал бы поменяться с вами местами. Но киношной доли даже врагу не пожелаю.

Степаныч растерянно оглянулся.

— А может, ты и прав, парень, здесь оно как-то роднее и культурнее, что ли. Здесь все свои.

— Вот именно, Степаныч, здесь все свои…

Наутро желтые газетки вышли с большими фоторепортажами. На огромных фото был запечатлен спящий в обнимку с диким кабаном Лютик. И надпись: «Режиссер Лютик снимает кино». Несмотря на то что я сильно разозлился на него, все же решил поддержать в трудную минуту. И позвонил, чтобы успокоить и посоветовать не обращать внимания на желтую прессу. Но не смог вымолвить и слова. В телефоне послышался радостный вопль.

— Ростя! Какой класс, Ростя! Ты уже видел фотки? Все, дружище, я теперь знаменитость! У моего порога уже толпятся репортеры. Слава нашему фильму обеспечена!

Мне вдруг показалось, что я схожу с ума. Мне нужно было решить, чем заниматься дальше, как только я получу деньги. Я налил себе полный стакан виски и выпил. Это было лучше, чем оказаться в сумасшедшем доме. Впрочем, разве не в нем я находился вот уже несколько месяцев — с тех самых пор, как связался с кино?

Лютик оказался прав. Наш сериал имел ошеломляющий успех, насколько вообще мог иметь успех нынешний сериал. Лютик раздавал интервью направо и налево. Про него кричали на каждом углу, что, дескать, на небосклоне российского кинематографа взошла новая звезда в лице гениального режиссера Лютика. Хотя его лицо меньше всего походило на звездное, оно красовалось во всех столичных журналах. Красное, круглое, с заплывшими глазками. Лютик от всего сердца наконец-то смог отомстить своему заочному конкуренту Алену Делону. Каждый журналист подчеркивал, что слава, талант и красота французского актеришки Делона не идут ни в какое сравнение со славой, красотой и талантом Лютика. Не говоря уже о родословной последнего. Лютик, как оказалось, был потомок дворян, служивших при царском дворе, и не исключено, что и потомок самого государя… Самое удивительное, что все искренне верили в эту чушь. А я думал, что человечество чуть-чуть умнее.

Впрочем, на меня обрушилась не меньшая слава. То, чего так долго и упорно добивался Ростик, получил я. Афиши с моей смазливой физиономией были расклеены по всему городу, на каждом углу, разве что не на биотуалетах, в чем, однако, я не был до конца уверен. После каждой творческой встречи меня атаковали толпы поклонниц с цветами, а каждый поклонник предлагал выпить на брудершафт. Я все реже и реже отказывался…

Как и подобает сценическому образу супергероя, а точнее, исходя из условий договора, я должен был ходить в белом костюме, серебристом галстуке и широкополой черной шляпе, небрежно жуя кончик сигары. И я добросовестно следовал всем правилам игры, изображая крутого парня. А где-то в глубине моей потерянной души над всем этим цирком хохотал Даник.

Но поскольку популярность далась не мне потом и кровью, поскольку из-за желания славы я не кричал по ночам, не предавал и не продавал близких, то довольно легко справился с тем, что в один прекрасный день проснулся знаменитым. И однажды, слегка протрезвев, вспомнил, что у меня еще есть другой договор — договор со своей совестью. И что пора сматываться. Я даже собрал чемодан, даже по традиции присел «на счастливую дорогу», но было уже поздно. Я уже себе не принадлежал. Мне некуда было идти. И хотя на первое время у меня хватило бы денег, чтобы снять квартиру и устроиться на работу, я вдруг понял, что уже не знаю, какую работу искать. И хочу ли я искать ее вообще. Кино у меня отбило всякую способность к труду.

Я довольно долго сидел «на счастливую дорожку». За это время мне позвонили несколько продюсеров с предложением ролей. И я стал себя уговаривать, настойчиво убеждать, что уйти из кино смогу всегда, в любой момент. И начать новую, более достойную жизнь. Так почему бы не подзаработать еще немного денег, чтобы новая жизнь протекала еще достойнее? Кое-какой опыт я уже имел. К тому же мог выбирать. И уже был полностью свободен от Бины и ее мужа. Я долго успокаивал свою совесть. Она возражала, доказывала, что этот мир либо превратит меня в законченного подонка, либо погубит, как погубил артиста Неглинова.