Перевёрнутый мир

Ростик вспоминался все реже и реже. Я почти знал, что он не вернется. Хотя и не мог знать, что с ним произошло. И все же, собрав чемодан и посидев перед дальней дорогой, я решил использовать последний шанс и прямиком направился в кафе «Дубравка», где впервые повстречал Ростика. Я давно не был в этих местах. Здесь ничего не изменилось. Та же дешевая забегаловка с круглыми, как иллюминаторы, окошками, так же неврастенично мимо снуют машины. Странно. Могут бушевать войны, погибать люди, рождаться дети, а места остаются прежними. Я был уверен на все сто, что здесь подают то же «мартини», а фирменным блюдом остаются «картофельные поросята». Так же навязчиво бьет в нос запах пережаренного мяса, а столики — такие же скривленные, да и посетители наверняка те же, хотя как знать, что с ними могло произойти за это время — та же война, и та же любовь. Во всяком случае, на работе кафе это не отразилось.

Мне казалось, что именно теперь я мог бы спокойно объясниться с Ростиславом Неглиновым. Только бы он распахнул дверь, как в тот вечер. Уселся за столик у окна, бросил небрежно на стул широкополую шляпу. Вот тогда я бы все ему рассказал и, возможно, попросил прощения, что взял на себя ответственность распоряжаться его судьбой. И он бы на меня не обиделся. Ведь сбылись его мечты — его имя, а не мое, стало известным. И если бы он появился, я бы навсегда распрощался с кино и без капли сожаления уступил ему всю славу. Но, увы, я был на все сто уверен, что Ростик не появится. И это стало еще одним аргументом в мою пользу, чтобы остаться в кино, и еще один проигрыш моей совести. И еще один факт, доказывающий, что Ростик пропал навсегда. Но все же я решил убедиться в этом окончательно, чтобы совесть стала ко мне более милосердна.

Уверенно и решительно распахнув дверь кафе, я прошел в маленький зал. И резко остановился. Мои ноги стали ватными, во рту пересохло, я слегка пошатнулся, резко зажмурил глаза и тут же их распахнул. В этот миг искренне пожалел, что не близорук. Что со зрением у меня все отлично.

Здесь действительно ничего не изменилось. За угловым столиком у окошка сидел Ростик. В широкополой черной шляпе, белом костюме, а серебристый галстук небрежно съехал набок. Он бросил на меня рассеянный взгляд, но не узнал. Еще бы! Слава богу, что у меня хватило ума одеться попроще — джинсы и куртка. К тому же он видел меня только с бородой. Теперь же я мало чем отличался от сотни джинсовых парней. Все мои теории о благородстве, мечты о том, как я брошусь к нему на шею и на руках преподнесу славу, рухнули в один миг. Я машинально прошел в зал и сел за столик, спиной к нему. Когда ко мне решительно приблизился знакомый официант Митя, я так и не поднял головы. Моя совесть кричала, больно скребла мою душу, приказывала тут же раскрыть правду. Но я нашел самый легкий выход ее усмирить. Так же, не поднимая головы, заказал яичницу с беконом и бутылку «мартини». Заказ принесли удивительно быстро, и мне показалось, что Митя так и норовит поймать мой взгляд. Но у него ничего не получилось. Мой взгляд был прикован к бутылке, а моя совесть потихоньку напивалась, и ей становилось все теплее и легче. Она даже стала легко уступать место предательским и нечистым мыслишкам. И какого черта он здесь появился?! Я, можно сказать, проделал за него всю черную работу, кланялся перед этими зажравшимися продюсерами, целовал их жен, разбирался с его любовницами и супругой, даже с ней помирился. Мой талант заслуженно признали, и теперь — на выход? Ваше выступление окончено, и вообще, катитесь ко всем чертям! И зачем он проделал со мной эту гнусную шутку? Эксперимент? Почти по Бернарду Шоу? И куда теперь мне после знакомства с Бернардом Шоу и просто шоу податься?

Я налил себе полный бокал и залпом выпил. И ни разу не оглянулся, хотя, казалось, что мою спину внимательно изучают за столиком у окна. Но спина мало что может поведать. А глаза мои были устремлены только в бокал, где я безуспешно пытался найти ответ: что делать?

А с другой стороны… Разве я сам не мечтал об этом? Когда-нибудь послать всех и вся к черту и попытаться вернуться. Ну если для начала не домой, то хотя бы в те места, которые напоминают дом, хотя бы к себе самому? А эти люди, которые окружали меня последнее время, разве они мне стали дороги? Сомневаюсь. Разве я кого-нибудь смог полюбить и к кому-нибудь привязаться? Не уверен.

У меня была куча женщин, но я никого не любил. Их любил Ростик. У меня была куча друзей. Но никто из них мне не дорог. Они дороги Ростику. У меня была настоящая работа, но и она не стала моей. Она была для Ростика. У меня был уютный дом, но мне он не принадлежал. Он принадлежал Ростику. У меня была слава. Но и она не стала моей. Потому что у меня даже не было своего имени. Даже имя принадлежало не мне. И теперь мне предстояло вернуть все это законному владельцу. А самому попытаться найти и свой дом, и свою женщину, и свое дело. Но главное — вспомнить свое имя и постараться, чтобы оно зазвучало достойно.