Перевернутый мир

Утром я встала после бессонной ночи, сделала все как обычно: завтрак, обед, чтобы муж разогрел его, если я задержусь. Даже сказала, что он сможет съесть на ужин, если я, к примеру, зайду с подругами в кафе. Пусть не торопится. Пусть они не торопятся. Было бы у нас мало комнат, знала бы, в какой Гена устроит встречу, – рискнула бы и спрятала где-то телефон с включенным диктофоном. Конечно, если бы муж нашел, наверное, шею бы мне свернул и объявил бы это суицидом. Он мне многое прощает, но не в такой острой ситуации. Но в такой квартире это бесполезный риск.

Я взяла свою сумку, вышла из дома, села в машину, сделала круг вокруг квартала и вернулась. Поставила машину под оградой соседнего дома, откуда виден вход в наш подъезд. Там я и просидела без единой мысли больше часа.

Элегантная тачка необычного цвета – что-то среднее между бежевым и терракотовым – подъехала к посту нашего охранника через полтора часа, водитель, похоже, звонил по мобильному телефону. Так приезжают на встречу: сообщают об этом хозяину. А потом из машины вышла женщина. Довольно высокая, стройная, одетая строго, просто и потому шикарно, темные волосы на прямой пробор открывают бледное лицо. Я вижу издалека твердые, беспощадные, чуть подкрашенные темной помадой губы, я вижу, нет, я чувствую неженский, нечеловеческий блеск глаз цвета стали. Я даже запах ее духов могу вызвать в памяти, потому что это Журавлева – наглая, подлая и развратная тварь, из-за которой, в принципе, и начались наши несчастья. Эта журналистка, извините за выражение, задурила голову моему мужу, превратила его в зависимого, преданного пса ради того, чтобы получать от него сенсационную информацию. Эта баба заставила Гену сойти с ума от ревности, когда она под его носом завела роман с нашим врагом Васильевым. Прошло три года с тех пор, я почти успокоилась: я думала о том, что Витя мой из тюрьмы выйдет, что и произошло, а ее Васильев на ноги никогда не встанет. Нет у него ни ног, ни работы, ни любовницы, которая растоптала по ходу моего мужа. Все у них пошло наперекосяк: и доченьку любимую Васильева чуть не грохнули.

Я так хотела всегда верить, что Геннадий рискнул карьерой, чтобы наказать Васильева за моего сына. И только сейчас я понимаю, почти уверена, что он просто уничтожал соперника. И придумал такой способ. Чтобы праздновать победу не один раз, как было бы, если бы Васильев погиб. Гена – злопамятный и способен на ущербное удовлетворение. Вот ты, такой красивый, непобедимый, любимый, – сидишь, как обрубок, в инвалидном кресле. А твоя женщина… Да, а его женщина приехала сейчас к моему мужу.

Я закурила и сказала себе: «Спокойно, Валя. Это же не любовное свидание. Это какая-то загадка. И отгадка может быть совершенно неожиданной». Журавлева сейчас может окончательно утопить Геннадия, вытащив у влюбленного идиота такие подробности, какие он никому бы не рассказал. Она способна написать так, что Гена до конца дней останется клейменым скотом, психопатом, не способным остановиться в садистских удовольствиях и убившим женщину. А это большее увечье, чем ампутация ног, даже если он выкрутится из этой истории. Но, договариваясь о встрече, она, конечно, дала понять Геннадию, что все будет в его интересах. Он верит только мне, как сам всегда говорит. Но если бы Журавлева подвела его к обрыву с завязанными глазами и сказала: сделай шаг вперед, мы там будем вместе, – он бы шагнул не задумываясь. Я поняла это той ночью, когда он, пьяный, говорил о ней. Утром он ничего не помнил.

Гена верит только мне… Возможно, напрасно. Не в любой ситуации. Спасается каждый в одиночку. Если что.

До меня доходили слухи о том, что Журавлева сильно страдала после того, что случилось с ее любовником. Вроде бы даже прекращала работать. А теперь, значит, заинтересовалась. Еще бы! Господи, все бы сейчас отдала, чтобы слышать и видеть то, что происходит в моей квартире. Мое будущее, конечно, крепко связано с судьбой мужа, зависит от его положения и репутации. Но в конечном итоге всегда существует вариант – соскочить. Предать, как все, избавиться, выйти во всем белом и начать жизнь сначала. Всегда есть варианты. И если бы к Гене приехал сейчас любой другой человек, я бы просто терпеливо и внимательно разбиралась в том, что есть, что может быть. Но приехала Журавлева. И я застыла в белом калении, мне мое сердце кажется окровавленной тряпкой. Это ревность? Это ненависть? Это страх, что мой муж отдаст другой женщине то, что никогда не было моим? Его страсть никогда не принадлежала мне и не была мне нужна, если честно. Он мне нужен, как штамп в паспорте, как печать регистрации в своей квартире, как номер счета в банке. Почему же сейчас все кажется такой поправимой ерундой? Все, кроме того, что мой человек, мой муж, моя собственность, моя главная добыча в свой самый тяжкий час может испытать свое главное блаженство с другой. И это такая страшная, неожиданная боль, что она задавила самые важные и трезвые мысли.