Перевернутый мир

Я просидела в своей машине до темноты. Журавлева вышла, перед тем как сесть в машину, постояла у открытой дверцы, подняв голову. Мне показалось, что она глотает воздух так, будто вышла из застенка или спаслась на пожаре. Вылитая волчица. Наконец она уехала. Я подождала еще около двух часов, чтобы Гена не заподозрил, что я следила за домом.

Вошла в темную и тихую квартиру. Гена сделал все, чтобы избежать встречи со мной. На кухне, в гостиной – ни стаканов, ни бокалов, ни тарелок. В ванной чисто, его самого я увидела, заглянув в кабинет. Он лежал на диване, спиной к двери и старательно делал вид, что спит. Я закрылась в ванной, пустила холодную воду и села на пол. Только сейчас сообразила, что за много часов не выпила и глотка. Я даже в туалет не хотела. Как будто жизнь на время прервалась. Я потеряла не любовь, не своего привычного пузатого и кривоногого мужа. Я себя потеряла. На что я потратила все свое время, силы, терпение, запас оптимизма? На что я угробила свое женское тело, сердце, надежды, если результат – бумажный кораблик, который разлетелся вдруг на жалкие и смешные обрывки.

Арсений

Мы с Кольцовым съездили к Земцову, привезли улику, найденную Кирой, все ее беседы и догадки перегнали на его компьютер.

– Обыкновенное чудо, – спокойно сказал Слава. – Полиция там вроде все перерыла, ничего и никого не нашла. Следователь не обнаружил ни одного свидетеля. А потом вышла погулять соседка с третьего этажа, почтенная дама, которая вообще ни при чем. От нечего делать нырнула в канализационный колодец – и обнаружила не только орудие преступления, но и главного свидетеля, он же подозреваемый.

– Василий Петров – сантехник из нашего дома. – объяснил я. – Он пьющий. В ту ночь валявшийся под забором. Налетчиков было двое. Катя узнала бы голос соседа.

– Хорошо. Я открою дело о покушении на убийство твоей дочери. После того, как Катя в рамках расследования заявит, что голос Петрова не соответствует голосам, которые она слышала, он будет только свидетелем. Орудие убийства отправлю на экспертизу. Я уже понял, что оно лежало в шкафу и его хватали твои, Сеня, соседи по подъезду. Один пьяный. Другая не слишком в себе. Будем работать с такой реальностью. По тому, что я услышал из твоих разговоров с мадам Соколовой, а также из записи ее беседы с девицей Надеждой я делаю вывод, что к нападению может быть причастен сын режиссера Смирнова. После того как он сообщил матери о романе отца, та купила ему квартиру, что могло быть платой за что-то еще, какое-то действие. Так?

– Выглядит подозрительно, но все же вряд ли, – сказал я. – Но с чего-то надо начинать.

– Конечно. Особенно в свете того, что два таких видных профессионала, как ты и Кольцов, ни фига не нашли, а притащили лишь то, что обнаружила бабушка русской демократии.

– Она просто оказалась стремительнее, – заговорил наконец Сережа. – Опыт – его не пропьешь, особенно если это опыт борьбы с режимом. Наш профессионализм все же ближе к работе служебной собаки. И должен сказать в свое оправдание, что Николай Смирнов с самого начала был в поле моего внимания. А информация приходит разными путями. На этот раз так.

– Ладно. Завершим эту тему привычной демагогией Кольцова. А теперь ознакомлю вас с тем, что есть по убийству Веры Игнатьевой. У меня пока сведения о том, кто сразу проявил заметную активность в связи с возбуждением дела. Разрешение на прослушку телефона Павлова мы получили. Явно озабочен генерал Михеев, начальник Павлова. Его одолевают журналисты. И вчера он устроил встречу Павлова с журналисткой Журавлевой. Чей заказ, в каком направлении планируется пустить общественный интерес – мне неведомо.

И они оба уставились на меня своими честными глазами. Я не был готов. Марина была у Павлова? Я был сражен. Три года полного провала. Мы, два цивилизованных, адекватных, очень близких друг другу человека, выбрали в моей беде самый темный и дикий способ – никакого общения. Я что-то иногда узнавал от других. Марина, вероятно, тоже. Но ни слова, ни звука на выжженном поле нашей близости. У нее, наверное, изменился телефон, я не знаю его, да и не позвонил бы сам никогда. Никому такое не объяснишь, только себе. То не дикость, не паника, не страх, что, в принципе, возможно по факту увечья, уничтожившего физическую страсть. Это последнее, отчаянное и жалкое усилие выжить, сохранить равновесие на таком краю, когда вдвоем можно придумать лишь общий прыжок в бездну. Разорвать друг другу сердца и исчезнуть. А у меня дочь. А у Марины жизнь…

Я проигнорировал пытливые и слишком искренние взгляды своих друзей. Информацию принял к сведению. Остаток дня, вечер и ночь ни о чем не думал. Я просто сам был одной напряженной и звенящей мыслью: Марина сама найдет меня. И это будет сильнейшим потрясением и величайшим испытанием за всю мою жизнь – до и после.

Звонок моего мобильного раздался утром.

– Здравствуй, Арсений. Это Марина. Когда и как мы могли бы встретиться? Не могу по телефону. Это по делу. И не по делу, просто пора.